Роль читателя. Исследования по семиотике текста

Инференциальная прогулка-вылазка во многом похожа на риторическую энтимему[459]. Первый шаг – это правдоподобная посылка, почерпнутая из собрания расхожих мнений, или (снова вспомним Аристотеля) из endoxa. Endoxa – это совокупность имеющейся интертекстуальной информации, и некоторые элементы этой информации уже изначально увязаны в различные возможные схемы энтимемных цепочек. То, что Аристотель называет topoi (топосами)[460], есть именно это: гиперкодированные, проторенные тропки для инференциальных прогулок-вылазок.

Но в данном случае читатель совершает нечто большее (и худшее), чем просто энтимема: читатель строит сорит[461] из паралогизмов[462]. В письме говорится, что Рауль пойдет на бал одетый Тамплиером, – и читатель забывает о том, что это всего лишь утверждение в письме, и принимает его за факт: Рауль пойдет на бал одетый Тамплиером. Затем читатель превращает (условно-)фактуальное утверждение ([a] contingent proposition, una proposizione contingente) («есть Тамплиер, который есть Рауль») в утверждение необходимо истинное (для каждого индивида[463] в каждом возможном мире[464], «если Тамплиер, значит, Рауль»). Наконец, в пятой главе читатель использует частноутвердительное суждение, высказанное в тексте («есть Тамплиер»), для построения силлогизма в Modus Ponens[465]:

a) если Тамплиер, значит, Рауль;

b) есть Тамплиер;

c) значит, Рауль.

К сожалению, читатель в данном случае мыслит не в терминах логики, а в терминах интертекстуальных фреймов.

Инференциальные прогулки-вылазки возможны, когда они правдоподобны: согласно «Поэтике» Аристотеля («Поэтика», 1451b) то, что уже случалось прежде, более правдоподобно, чем то, что происходит впервые, ибо сам тот факт, что нечто уже случалось, подтверждает, что это нечто – возможно. Инференциальные прогулки-вылазки подкрепляются памятью о подобных событиях, зарегистрированных в интертекстуальной энциклопедии.

В распоряжении читателя Драмы – много topoi (топосов), готовых прийти ему на помощь. Время действия новеллы – belle époque[466], когда был очень популярен образ «великолепного рогоносца» («un cocu magnifique»). Между прочим, наши герои смотрят пьесу (комедию) «Изменщица», автор которой, Жорж де Порто-Риш (1849–1930), был известен тем, что (согласно Британской энциклопедии) в своих произведениях постоянно использовал «разные вариации на одну и ту же тему вечного треугольника: жена, муж и любовник».

Таким образом, данный топик побуждает нашего М-Читателя вообразить два треугольника с общим основанием, которые образуют еще одну рогатую фигуру:

Рис. 8.1

Однако ожидания читателя в конце концов не оправдываются, и двойной треугольник оказывается ложным квадратом или, точнее, парой параллельных прямых, которые (согласно пятому постулату Евклида) никогда не пересекаются:

Рис. 8.2

Можно сказать, что Драма – нечто вроде необычной азартной игры. Вплоть до четвертой главы это как бы обычная рулетка: Вы ставите на черное, а выигрывает красное. Игра есть игра: Ваши ожидания могут не сбыться, но с Вами играют по правилам этой игры. Однако в шестой главе Драма становится такой игрой, в которой Вы ставите, например, на семнадцать, а крупье вдруг объявляет: «Флэш-рояль!»[467] Вы пытаетесь протестовать, а крупье в ответ: «При чем тут семнадцать? В какую игру Вы, по-Вашему, играете?»

Если Вы вообразили каких-то индивидов (и отношения между ними), которых в конце концов в тексте не оказывается, значит, Вы противопоставили миру текста некий возможный мир, который ему недоступен.

8.4. Возможные миры

8.4.1. Понятие возможный мир в семиотике текста

Понятие возможный мир необходимо нам для того, чтобы рассуждать о предвидениях-предсказаниях читателя и о его инференциальных прогулках-вылазках.

Обратимся вновь ко второй главе Драмы, к «поднятой руке» Рауля. Умозаключение (а) (см. раздел 8.3.1) относительно намерений Рауля имеет дело с возможным миром, обусловленным пропозициональной установкой Рауля. Умозаключение (b) (там же) относительно последующего хода событий имеет дело с возможным миром читательских ожиданий – ожиданий того, что произойдет при дальнейшем развертывании фабулы.

Далее во второй главе Драмы мы видим, что «реальный» мир фабулы вступает, так сказать, в противоречие с возможным миром Раулевых желаний: Рауль не бьет Маргариту. То же происходит и с возможным миром читательских ожиданий. Оба названных возможных мира в конечном счете оказываются неактуализованными в силу того факта, что фабула прочерчивает другой ход событий. Оба мира остаются своего рода набросками другой истории (another story, un’altra storia), которая могла бы иметь место, если бы события развивались по-другому (т. е. если бы вымышленный мир, принимаемый здесь за «реальный», был организован иначе).