Роль читателя. Исследования по семиотике текста

Еще один пример: в научно-фантастическом романе может идти речь о некой «машине», которая дематериализует некий предмет (скажем, куб), а затем этот предмет вновь появляется, но пропутешествовав назад во времени (скажем, этот куб оказывается стоящим на той же «машине», но на час раньше, чем его туда поставили). Подобную «машину» можно назвать, но ее нельзя сконструировать, т. е. в романе говорится, что такая «машина» есть и что она даже имеет какое-то название, но не объясняется, как именно эта «машина» действует. Она остается, таким образом, всего лишь чрезвычайным оператором (an exception operator, un operatore di eccezione), наподобие Волшебного Дарителя в сказках[506] или Бога в повествованиях о чудесах: т. е. таким оператором, которому приписывается свойство «быть в состоянии пренебрегать законами природы (и логически необходимыми истинами)».

Однако, чтобы постулировать такое свойство, необходимо прежде принять те законы, которые могли бы быть нарушены. В самом деле, чтобы завести речь о таком операторе, который может пренебречь законом тождества (и, например, сделать из меня моего собственного отца), надо сначала сконструировать матрицы такого мира, в котором закон тождества будет действителен, иначе мы даже не сможем говорить ни обо мне, ни о моем отце, ни о причудливой возможности перепутать нас двоих – мы не смогли бы также приписать «волшебному» оператору его вышеназванное свойство, потому что он и обладал, и не обладал бы им в одно и то же время.

Итак, будем различать называние или упоминание какого-либо свойства и его конструирование. Разумеется, если я постулирую существование некоего мира, где имеется индивид X (Бог, Волшебный Помощник или «хроносинкластический инфундибулум» [ «infundibolo cronosinclastico»], придуманный Куртом Воннегутом[507]), способный отменять логически необходимые истины, я, стало быть, населяю этот мир таким индивидом, который будет «сверхштатником» по отношению к миру референции. При этом возникнут проблемы с межмировой тождественностью этого индивида X, но не будет никаких проблем со взаимной доступностью этих двух миров, потому что согласно правилам, уже установленным в разделе 8.6.4. и в энциклопедии W₀ (мира референции) есть свойство «быть обозначенным как нарушитель законов логики».

Уго Волли выдвинул такое возражение (Volli, 1978, n. 37): различие между свойствами названными и свойствами сконструированными неубедительно, потому что «вся история науки (а также литературы) свидетельствует о том, что с помощью моделей и метафор, которые позже обретают плоть и кровь, можно познавать (т. е. называть и описывать) новые предметы и свойства – те, что прежде «не существовали» в возможных мирах знания».

Если данное возражение утверждает, что, исходя из уже известных свойств, можно вообразить еще неизвестные сочетания свойств, то оно говорит лишь то, что мы (и вместе с нами история философии) уже сказали выше в связи с «горой из золота». Наблюдая за полетом птиц и движениями лошадки-качалки, гений вроде Леонардо да Винчи мог создать в своем воображении сочетание определенных свойств («быть тяжелее воздуха», «иметь машущие крылья», «быть материальной моделью некой органической формы»), что позволило ему дать описание летательного аппарата и постулировать такой мир, в котором подобный аппарат можно было бы реально сконструировать, – тем самым он подтолкнул воображение тех, кто позже вновь стал думать о таких аппаратах и действительно их конструировать.

Эмилио Сальгари в своем романе «Чудеса двухтысячного года» («Le meraviglie del Duemila») изобразил больших металлических слонов, которые чистят улицы, всасывая мусор своими хоботами. Если я не ошибаюсь, идея пылесоса уже была тогда известна, но дело не в этом – все-таки Сальгари произвел нечто новое, вообразив определенное сочетание свойств: правда, надо было всего лишь сочетать нечто трубовидное и всасывающее с неким «брюхом» или контейнером. К тому же следует заметить, что Сальгари не объяснил, каким образом осуществляется всасывание мусора. Следовательно, он лишь частично сконструировал свой индивид, а в остальном ограничился его постулированием (называнием) в качестве чрезвычайного оператора. А что кто-то, прочитав роман Сальгари, мог вдохновиться на то, чтобы преобразовать названную чрезвычайность в конструируемую и структурно описуемую операциональность (действительность), – это уже другая история.

Если же в вышеприведенном возражении Уго Волли подразумевается, что научно-фантастический роман может, например, высказать мысль о существовании «воронкообразного времясокрушителя» и тем самым предсказать открытие данной сущности, которая позже будет описана и сконструирована, то здесь смешиваются разные определения термина описывать.