Алене сначала было тесно и неуютно в этой толпе. В этой мрачной и, в общем, безликой толпе. Какие счастливые люди… Они идут, как на убой, не глядя друг на друга. На нее налетел какой-то малыш и засмеялся: «Тетя, ты мне подвернулась». Ей стало смешно. И как будто теплее. Она сняла капюшон куртки, ветер и снег запутались в волосах, крошки льда падали на ее плотно сжатые губы, и Алена приоткрыла рот, чтобы попробовать их на вкус. У метро люди были оживленнее, многие говорили по телефонам, торговки раскинули товар на картонных коробках-прилавках. Алена посмотрела и вздохнула от восхищения. Тонкий ажурный оренбургский платок был цвета тумана. Такой нежный, сложный цвет.
— Померь, дорогая, — предложила ей толстая, смуглолицая продавщица. — Чистый шерсть. Оренбург. Тебе пойдет. А ты замерзла.
— Вы сибирячка? — вежливо спросила Алена.
— Я из Киргизии, сама видишь. А товар у меня самый лучший. Мне привозит кто надо.
— Не знаю, хватит ли у меня денег.
— Давай накину. Посмотри сначала. А там договоримся.
Торговка закутала голову Алены туманным платком, показала ей зеркало. Алена удивилась сама себе. Она разрумянилась, глаза стали ярче и светлее, лицо засияло в кружевной рамке. Она начала считать деньги, которые вынула из кармана. Сумку с кошельком она не взяла.
Продавщица, не глядя, сгребла то, что было в ее руке, положила в свою коробку.
— Не ищи больше, дорогая. Это твоя вещь. Пусть тебе будет тепло. Вспоминай Аллу-Алтынай.
И Алена пошла дальше в своей неожиданной обновке. Когда ее окликнул сзади незнакомый мужской голос, оглянулась доверчиво.
— Девушка, вы сейчас потеряете свой платок, он у вас развязался. Ветер.
И мужчина — Алена даже не успела его рассмотреть — взял конец платка, стал его завязывать на ее шее…
Оператор, который был совсем недалеко, думал, что так и надо, снимая, как Алена пошатнулась, сначала пытаясь удержаться за руку этого мужчины, а потом стала опускаться прямо на землю. Упала в сугроб на обочине. Максим с помощником уже мчался к ней, звонил по телефону. Алену нашли без сознания. «Скорая» отвезла ее в ближайшую больницу. Приехал Масленников. Через полчаса он вышел к Максиму.
— Укол сильного снотворного, практически наркотика, в шею. Большая доза. Слишком большая. Выводят. Вот что бывает, когда режиссер думает, что он царь и бог, и не считает необходимым советоваться с кем-либо. Возможны любые последствия. Укол прямо в вену.
Земцов у себя поднимал команду.
— Брать всех дружков-подельников Тагира Джураева, что проходили в статусе свидетелей, у нас уже тонны их вранья. Задерживаем по подозрению во всем. В убийстве Кривицкого, поджоге его дома, налете на съемочную квартиру, повторное нападение на Алену с целью убийства, что не исключено. Мы получим теперь заказчика, где бы он сейчас ни сидел, смеясь над нами, — тут, во Франции, на облаках.
Глава 6
Не тот плен
Алена была уже в сознании. Но в полусне, который уже не обморок и еще не жизнь. Это самостоятельный полет души и мысли за пределами реальных обстоятельств. Над тем, что было, есть и может быть. Как в младенчестве, наверное, когда все возможно. Она открывает глаза, а ресницы тяжелее взгляда, они опускаются, чтобы взгляд не наткнулся на острые углы. На жизнь. На ставшую такой неудобной и опасной жизнь Алены.
А над ней склоняется тень. Крупная тень в медицинском халате. Сухая рука касается ее лба, губ, запястья. И что-то мягкое ложится на лицо, душный запах, Алена опять опускается на дно. А мысль почему-то не подчиняется, она бьется, волнуется, тащит Алену к пониманию.
Когда Алену завернули в одеяло и понесли, она не могла шевельнуться, но ей казалось, что ее уносит Александр Кивилиди. И она даже не пыталась закричать. Она не хотела, чтобы ее спасли. Это должно было случиться, и будь что будет.
Проснулась она в незнакомой комнате, светлой, яркой, теплой. Лежала и ждала. Дверь открылась, к ней неторопливо приближалась мужская фигура. Пелена мешала рассмотреть лицо. Но когда это лицо склонилось наконец над Аленой, она закричала от ужаса. Она хотела сейчас же вернуться в сон, а еще лучше — в смерть. Она узнала его, Аркадия Рискина, хотя, кажется, не встречала в жизни. Но кто не видел по телевизору, в газетах, Интернете лицо этого олигарха, человека, чьи пороки, цинизм и алчность — все предательски отразилось на лице. Любой считал бы себя изгоем на месте Рискина. Природа отметила его таким непоправимым уродством черт и выражений. А он ответил природе силой и наглостью. Железной хваткой и отсутствием нравственных преград. Много слухов ходило о том, что было личной жизнью Рискина, — об оргиях, скандалах, жертвах и размерах откупных, чтобы не допустить настоящих разоблачений и обвинений.
— Рад вас приветствовать, Алена, — сказал Рискин. — Мне кажется, вы узнали меня. Мы встречались однажды, не помните?
— Нет.
— Встречались. На премьере вашего фильма. Просто я не подходил близко. Трудно было пробиться. Но никогда не выпускал вас из виду. И вот сейчас — поучаствовал по мере сил в вашем проекте. Пожертвовал, сколько мог, на съемки фильма с вашим участием.