Роль, заметная на экране

Потом все уезжают. На верхней палубе пустеет, и я, опершись на поручни, делаю упражнения, как повторяю это ежедневно вот уже девять лет. Я привыкла заниматься вместе с другими, но остальные артистки делают свой обязательный ежедневный урок — экзерсис — в лесу перед съемкой. Им не до меня. Я не обижаюсь. Делаю все старательно, но взгляд невольно блуждает вокруг: небо, лес, речка прекрасны. А сверху на меня сыплются хлопья сажи из трубы нашего «Батыра». Так как пароход стоит, то сажу не всю относит ветром. Кое-что остается и на долю палубы, но это не мешает мне дышать полной грудью и наслаждаться работой.

Однажды мне даже приснилось, что, сделав пируэт[1] на палубе, я прыгаю и лечу над рекой. Потом, слегка коснувшись ногой воды, я снова лечу. А голос моей учительницы, как всегда, восклицает: «На всю стопу опустись перед прыжком! Перенеси корпус вперед одновременно с ногой!.. Так, молодец! Но где душа?.. Душу, душу не забудь!.. Легче!.. Ажурнее! Хорошо!.. Хорошо!.. Хорошо!..» А я опять прыгаю и кружусь над водой, ликуя от счастья за свои успехи.

В действительности же никаких успехов у меня не было, и после занятий на палубе я целый день слонялась без дела. Снимали эпизоды, в которых я не участвовала. Лодырничала и мужская половина кордебалета. Пока не снимали «черных воинов», они превратились в «черных рыболовов», невероятно загорев от постоянного сидения с удочками на солнцепеке.

Не чувствуя интереса к рыбной ловле, я не могла придумать ничего другого и, как всегда, потащилась по дороге километра за четыре на поляну, где шли съемки.

На поляне все выглядело странно. Кинофильм будет цветным, и деревья, и травы, и скалы подкрашены, сделаны подчеркнуто сказочными. Между двух корявых от старости, громадной толщины деревьев с лиловатыми листьями, среди оранжево-красных камней голубел сверкающий залив озера, сделанный из брезента, покрытого особой краской. Я уже знала, что под ним плотно сбитый настил из досок и фанеры, но берега этого залива обложены настоящим дерном, осокой и тростником. Жидкий рядок высоких камышей отделял его от настоящего озера, такого же голубого, и не сразу можно было понять, где кончался участок, на котором будут танцевать, и начиналось место, пригодное только для плавания. Все сливалось, сверкая на солнце. Небо и солнце были настоящие, но к ним прибавили еще десяток многокиловаттных ламп. Около них со скучающими, равнодушными лицами стояли рослые парни-осветители.

Все остальные на площадке, как всегда, горячились. Балерины в серо-зеленых хитонах, переступая с ноги на ногу среди красных камней и осоки, о чем-то спорили с Анной Николаевной и Вадимом, которые сидели в раскладных алюминиевых креслах перед заливом. Светлые, почти белые кудряшки ассистентки Лены мелькали то в одном, то в другом конце поляны, а ее сердитые восклицания слышались как будто со всех четырех сторон.

Евгений Данилович нервно шагал невдалеке, вертя в руках жестяной рупор.

— Валя и Вася, вы готовы? — со сдержанным раздражением спросил он у операторов.

Те вместе с киноаппаратом находились на площадке подъемного крана, метра на три выше поляны. Крановщик Гоша стоял на земле и, не сводя с них взгляда, держал рукоятки крана. Он должен во время съемки медленно опускать площадку с операторами, но уже сейчас весь раскраснелся от напряжения.

— Сейчас, — буркнул Валя, черноволосый толстенький оператор, важно окинув взглядом поляну со своей высоты.

— Мы должны были начать час назад, — сказал Евгений Данилович, и в его светло-карих глазах зажглись огни, как у насторожившейся овчарки.

Он вообще похож на овчарку со своим длинным, узким лицом и умными глазами под серо-седой прядью, упавшей на лоб.

— Господи! Да когда же съемка? — возмутилась Анна Николаевна. — Сколько можно париться на площадке!..

— Давайте начинать, — оторвавшись наконец от аппарата, объявил худенький блондин Вася и вдруг, подняв руки, начал кричать: — Гуси, Зяма, гуси же!

— Гуси, гуси! — крикнули все хором.

Помреж Зяма с виноватым лицом, не снимая одежды, кинулся в озеро.

— Пошли вон! К-ш-ш! — завопил он, размахивая хворостиной.

Всю неделю маленький добросовестный Зяма воевал с гусями. Они не сдавались и не уступали киногруппе своего любимого места, вдали от съемочной площадки, но на том участке озера, который служит фоном.

— Выключить свет! — сердито крикнул Евгений Данилович в рупор.

Скучающие молодые люди, выключив лампы и на ходу сняв рубахи, мгновенно уселись на солнцепеке, чтобы не упустить возможности загореть до цвета жителей Берега Слоновой Кости.

Худенькая женщина с усталым бледным лицом — администратор Мая — подбежала к самой кромке воды и тоже замахала руками и закричала:

— К-ш! Негодяи, к-ш-ш!

Наконец белоснежные «негодяи» всей эскадрой в кильватерном строю неторопливо отплыли по направлению к далекой деревне, и Зяма вылез на берег. Вода текла ручьями с его мокрых штанин.

— Извините! — сказал он Евгению Даниловичу, моргая близорукими глазами. — Я вчера утопил очки, когда гонялся за ними, вот сегодня и недоглядел… Без очков-то…