Ролан Барт. Биография

После того как были посмертно опубликованы курсы Барта в Коллеж де Франс, затем несколько курсов, которые он читал в Практической школе высших исследований, нынешняя эпоха смогла уловить уникальный характер его преподавания. Его практика «семинара», проходящего в непрерывном диалоге с несколькими избранными студентами – с 1972 года он ведет диалог со слушателями маленького семинара и выступает один перед студентами расширенного семинара – позволяет ему превратить педагогическое пространство в настоящую лабораторию. Это лаборатория для его книг («S/Z», «Ролана Барта о Ролане Барте» и «Фрагментов речи влюбленного»), которые становятся площадкой для первых экспериментов с устной речью. Речь расходится, рассеивается, прежде чем ее подхватит письмо, и искусство фрагмента отчасти происходит именно из этого. «Семинар занимает очень важное место в моей жизни уже пятнадцать лет, но, помимо этого, я приписываю ему тесную, хотя и загадочную связь с письмом»[984]. Курсы – это не просто преддверие книг: они образуют подготовительное пространство, мастерскую, где мастер объясняет, что речь идет об отчасти мифологическом слове, имеющем до некоторой степени пролетарский оттенок, указывает на популистский характер исследований. Но тем не менее это полезное слово, потому что оно отсылает к «коллективному месту работы над материалом с его рабочим „беспорядком“, стружкой и т. д.». Непохожий ни на кузницу, ни на ателье краснодеревщика, курс представляет собой скорее ткацкую мастерскую: «Это делается вместе, но общую картину как следует не видно; работа идет сзади, с изнанки: все собирается не прямо перед собой, а с забеганием вперед»[985]. Барт также рассказывает о ходе, трудностях, мотивах своей работы, выносит их на коллективное обсуждение, делает поправки с учетом обсуждения с аудиторией. У нас нет аудиозаписей его семинаров по той простой причине, что Барт не разрешал записывать их на магнитофон (в отличие от курсов). Но можно узнать интонацию голоса, угадать ее по некоторым повторам, колебаниям, остротам.

Помимо этого, курсы становятся лабораторией для выстраивания преподавательских отношений. Отказавшись от «семинара-цирка» (где он выступал перед партером, набитым слушателями, в зале, который Практическая школа арендовала на улице Рапп), он стремится не только избегать наставительного тона, но и не выступать в качестве отца – или точнее, матери, присматривающей за «первыми шагами» в самостоятельных исследованиях или размышлениях. Студенты – это прежде всего «друзья». На самом деле отношения бывают разными: с некоторыми он на «ты», с другими – нет (хотя Барт и любит обращение на «вы» «из-за возможности перейти на „ты“, которую оно предполагает»), и его присутствие, его речь, которую все приходят послушать, дают ему особый статус, отдельное место. Но дружба как главный двигатель прежде всего помогает создать маленькую утопию. Принадлежность к этому кружку изменила всех, кто в нем участвовал. Патрик Морье вспоминает о последнем семинаре в Практической школе высших исследований, в котором речь шла о вычеркиваниях. Всех попросили принести один из своих черновиков, объяснить, почему они вычеркнули то или иное слово, пояснить свой выбор. «Подобную утопию было трудно поддерживать, и часто она рушилась под действием насилия, которое в ней присутствовало»[986]. В эпоху, когда разговоры о генетической критике прекратились, когда текст был отделен от индивидуальности автора в результате урока, преподанного самим Бартом, этот жест может показаться странным, и он предвосхищает многие сегодняшние практики интерпретации. Барт требует от всех членов группы наблюдать за своим письмом, избегать ловушки своего отражения в зеркале, делать акцент на негативе. Патрик Морье также отмечает, насколько помещение Школы на улице Турнон с его переплетением лестниц и коридоров, гипсовыми скульптурами, маленькими залами остается привязанным к речи, ищущей себя, к определению пространства, которое Барт хотел сделать трансференциальным пространством. «Единственный вопрос, который я себе задаю и на который не могу ответить: „преподавание“ (и все его трансференциальные инвестиции) отбирает энергию. Отбирает ли оно ее у письма? Можно ли преподавать (или учиться: ясно, что по сути дела это одно и то же) и писать? Приходится ли расплачиваться за преподавание письмом?» Эти отношения между преподаванием и письмом, к которым нужно добавить третье понятие – жизнь, биографию, «я» – находятся в центре курсов. В ницшеанской перспективе Барт защищает точку зрения субъективности как опору для интерпретации: «Что это значит для меня?» Каждому предлагалось задать себе этот вопрос.