Ролан Барт. Биография

Барт ополчается на слово «траур» (deuil), создающее ложную дистанцию. Он предпочитает слово «печаль» (chagrin), которое лучше передает его эмоцию и чувство разрыва. Он обрушивается на всех, кто неуклюже пытается его утешить, проецируя на его опыт банальные обобщения. Он настаивает на различии печали и траура, поскольку первая не может быть подчинена непрерывному времени, а значит, подвержена изменению, еще меньше – обобщающему дискурсу или форме книги либо фразы. «Объяснял АК в монологе, насколько моя печаль хаотична, блуждающа, как сильно она сопротивляется ходульной – и психоаналитической – идее траура, подчиненного времени, который переживает диалектическое преобразование, изнашивается, „устраивается сам собой“»[1112]. Печаль ничего не унесла – но зато она не проходит. Только Пруст, которого ему цитирует Эрик Марти и чьи письма или хроники он читает в Национальной библиотеке, способен точно описать то, что он испытывает: «Если бы эта мысль без конца не терзала меня, – пишет Пруст Анри Бонье, – я бы нашел в воспоминании, в выживании, в идеальном слиянии, в котором мы живем, нежность, которой я не знал»[1113].

330 карточек, из которых состоит «Дневник траура», скрупулезно описывают жесты, ритмы, мысли того, кто только что потерял самого любимого человека. Они образуют что-то вроде небольшого учебника по повседневности траура, в котором также описываются поступки, объединяющие его со всеми, кто переживает траур. Среди этих «практик печали» отмечаются сверхчувствительность к тому, что его окружает, ко всему, что он слышит, что постоянно возвращает его к утрате; маниакальное наведение порядка, как будто он готовит свой собственный уход; мысли о самоубийстве, вскоре отброшенные, потому что добровольная смерть отдалила бы его от печали, она воспринимается как предательство. К своему удивлению, Барт перенимает некоторые жесты матери, ее легкую забывчивость. На улице он отмечает выражения лица, какие бывали у нее, видит силуэты, в которых, как ему кажется, он узнает свою мать. Отталкиваясь от этого почти клинического анализа своего повседневного поведения, Барт производит осмысление траура, которое может быть прочитано как альтернатива психоаналитическому дискурсу, говорящему о длительной «работе». С момента путешествия в Юрт на катафалке Барт, отслеживающий перипетии печали, осаждаемый моментами «выпадения», «забвения», проводит идею «траура в бляшках – как при склерозе»[1114], результата растрескивания (глагол «треснуть» очень часто повторяется в его записях). Центральный термин, которым он передает свой опыт, – «колебание». Он появляется в дневнике: «Я колеблюсь – в темноте – между констатацией (но справедлива ли она, если быть точным?), что я несчастен только в какие-то отдельные моменты, внезапно, спорадически, даже если эти спазмы не далеко отстают друг от друга – и убеждением, что в глубине души, на самом деле я непрерывно, все время несчастен с момента смерти мам.»[1115]. Первую попытку теоретически осмыслить это состояние, вполне точно соответствующее горю, вызванному смертью, Барт предпринимает в курсе «Нейтральное»: постоянно находиться и с той и с другой стороны, колебаться, быть нерешительным – может быть, это дискурс или экран, но они подчеркивают существование «вибрирующего» времени, в котором все происходит в модусе чередования, а не непрерывности. Он повторяет этот термин в 1978 году применительно к Соллерсу, объясняя, как общество сопротивляется отсутствию устойчивого, устоявшегося образа[1116]. Точно так же дискурс здравого смысла хотел бы, чтобы траур делился на этапы, периоды и потому мало-помалу стихал и стабилизировался. Барт не верит в логику траура. Наоборот, мысль о его глубоко хаотичной природе дополняет и завершает размышления о нейтральном, которым он предавался всю свою жизнь: «чередование как „отчаянная“ тактика субъекта» в его отношениях со смертью, «желание-жить, из которого, однако, уже выветрилась витальность»[1117].