Ролан Барт. Биография

Его мать умерла. Ей было восемьдесят лет. Умерла вскоре после трех часов дня, что кажется Барту символичным. В тексте одного из занятий курса «Подготовка романа» он уточняет в скобках: «Три с половиной часа пополудни (время, в которое умерла моя мать – я словно бы всегда чувствовал, что это произойдет в это время – час смерти Христа)»[1101]. Это был катастрофический момент траура, который пока еще защищает, потому что это событие и оно подразумевает ритуалы. Барт сразу приглашает своих друзей отдать ей последнюю дань, посидеть возле тела, согласно обычаю: Жан-Луи Бутт, Юсеф Баккуш, Виолетта Морен, Эрик Марти, Филипп Соллерс… Все пришли. Эрик Марти вспоминает: «Очутившись в комнате, где она лежала, где находилось ее тело, я не знал, что следует делать, и опустился на колени, как во время молитвы, что, кажется, не удивило Барта. Затем мы пошли в его комнату. И он начал плакать.

По звукам звонка, трезвонившего весь день, я понял, что приходили друзья и что сцена, которую я наблюдал, повторялась до самой ночи»[1102]. Похороны состоялись 28 октября на кладбище Юрта, на них присутствовало много местных жителей. В катафалке Барта сопровождал Жан-Луи Бутт. Они остановились поесть в придорожном кафе в Сориньи возле Тура. Мишель Сальзедо с Рашелью приехали поездом. Присутствовал пастор из Байонны. Он давно знал Анриетту Барт и произнес хорошую речь. На следующий день Барт поездом возвращается в Париж. «По возвращении мы с Юсефом ждали его на вокзале и в тот же вечер были на своего рода прощальном ужине в его квартире. По сути дела, Юсеф в силу его культуры, арабской традиции в тот момент был ближе к нему, чем мы все. Мы стали чужими в мире смерти, и там была наша пустота»[1103].

Одна из первых заметок, которую Барт делает после смерти матери, касается ее слов: «Она говорила с облегчением: ночь наконец закончилась (ночью она страдала, одна, это ужасно)»[1104]. Для него начинается иная форма ночи. Оставшись один в своей квартире на втором этаже, он чувствует, что его окружает ее отсутствие, что он на краю пропасти. Все потеряло смысл, даже выражение «больше никогда», потому что однажды не станет его самого, чтобы думать или говорить об этом. Смерть матери сталкивает его с самой болезненной потерей, потерей человека, которого он любил больше всех и который, как он знал, безгранично любил его самого. Эта смерть делает реальностью его собственную смерть. «Отныне и навсегда я сам моя собственная мать», отмечает он 4 ноября: меняется то состояние слияния, в котором он с ней жил, и он привыкает к мысли о возможности собственной смерти.

«Дневник траура»

С того самого момента, как умерла его мать, Барт перестает придерживаться четкого распорядка дня. В течение этого года он больше не фиксирует в ежедневнике свои занятия и встречи, задававшие ритм повседневной жизни. На отдельных карточках он отмечает свое горе. Отныне вся его жизнь отдана трауру. Ежедневник за 1978 год пуст вплоть до 25 октября, когда Барт решает снова к нему обратиться, «в годовщину смерти мам. – чтобы отметить мою работу». Он делает это после возвращения из Юрта, куда ездил на день на могилу матери. В течение всего предшествующего года он не отмечает ничего, что было бы внешним по отношению к событию, не касалось бы его горя. Записи, которые он делает за этот год (и которые станут «Дневником траура»), отмечены неполнотой, незавершенностью. Их отрывочный характер говорит о том, что произошло нечто, что еще не завершилось и что ни письмо, ни форма не будут пытаться завершить. Это особенно яркая черта в момент траура, поскольку она очень точно соответствует бесформенности печали. Но записи – это еще и искусство настоящего, в котором прочитывается сиюминутный миг, первая трансформация события в память, какой бы минимальной эта трансформация ни была. Тут чувствуется случайность, которую еще не попытались стереть при помощи фразы. Прочитывается нюанс, разделение природы, индивидуальное, эффект реального, сопоставимый с тем, что схватывает фотография.