Ролан Барт. Биография

Пересечения между личной жизнью и теоретическими размышлениями находят продолжение в курсе 1977 года, который касается уже не любовных отношений (главной целью которых является союз двоих), но «Жизни-Вместе». Барт, чья социальная жизнь проходит в небольших кружках, не сливающихся друг с другом «бандах», хочет помыслить социально-политический или утопический горизонт, которого они позволяют достичь. И снова речь идет о том, чтобы поставить под сомнение порядки, которые он ненавидит: гетеросексуальную пару, из которой общество делает сепаратистское правило (новобрачные, выходящие из церкви Сен-Сюльпис, с которыми он случайно столкнулся: «на него нахлынули те социальные разделения, которым он подвергается»[1088]), sistemati, «пристроенных» (устроенных в том же самом уютном комфорте, что и структура, но отделенных от желания[1089]); семью как инструмент воспроизводства буржуазного закона. Этим двум отвергаемым системам отношений Барт противопоставляет две совершенно разные ситуации: Жизнь-Вместе небольшими группами (она может включать «семью без фамилиаризма», которую он образует с собственной матерью и братом, или же некоторые «удачные» семьи[1090]) и Жизнь-Одному. Может показаться, что они противопоставлены друг другу, но на самом деле обе эти ситуации образуют друг для друга горизонт, к которому устремляется каждая из них. Модель Жизни-Вместе дает санаторий из «Волшебной горы», модель гораздо более утопическую, чем в «Эскизе санаторского общества», написанном вскоре после возвращения из Лейзена, в котором Барт писал, что кружок заодно либо с «большой семьей» либо с победоносным феодализмом. В «Как жить вместе» этот опыт представлен как создающий общество, позволяющее каждому жить в своем собственном ритме, которое было бы почти идиллическим, если бы его не преследовала смерть. Идиорритмия позволяет бороться с двумя крайностями: с крайностью одиночества, когда себя слишком от всего оберегают, отказа от вступления в группу, отшельничества; и с крайностью интеграции в большие сообщества, всегда структурированные через архитектуру власти (ведь власть всегда проходит через дизритмию, гетероритмию). Идиорритмия была бы золотой серединой – «утопической, эдемической, идиллической», что объясняет, почему она остается столь эксцентрической и маргинальной.

Фантазм, на котором основано это рассуждение, как раз и есть та самая идиорритмия, реализованная в киновийных монастырях: монахи одновременно изолированы и связаны в рамках определенной структуры; каждый живет в своем собственном ритме, не мешая общине. Конкретным местом фантазий становится гора Афон: Барт никогда там не был, но о ней ему рассказывал Франсуа Валь, и ее описания он читал в «Лете в Греции» Жака Лакарьера, опубликованном в 1976 году: «Средиземное море, терраса, гора (в фантазме многое устраняется – в данном случае грязь, вера). Одним словом, Афон образует пейзаж. Я вижу себя там – на краю террасы, вдалеке море, беленые стены, в моем распоряжении две комнаты и еще пара комнат для кого-нибудь из друзей – здесь же, неподалеку»[1091]. Здесь мы снова встречаем мечту о средиземноморском доме, который грезился ему в Марокко, и тот же самый метод, возведенный в принцип в «Лекции»: работать, ориентируясь на желание, моделируя реальность по собственному усмотрению. В данном случае важный корпус мистической литературы, расширяющий его прошлогодний список чтения, читается без учета означаемого, и это предел, потому что в некотором смысле Бог – абсолютное означаемое, означающее, которое не означает ничего, кроме себя самого. Наряду с монашеством совершить путешествие по противопоставленным друг другу пространствам совместной жизни помогает литература: «Затворница из Пуатье» Андре Жида служит иллюстрацией комнаты, кельи; «Приключения Робинзона Крузо» представляют мотив убежища, «Лавсаик» Палладия, состоящий из рассказов из жизни египетских, палестинских и сирийских монахов, – пустыню; «Волшебная гора» Томаса Манна – санаторий-отель, наконец, «Накипь» Эмиля Золя – доходный дом, буржуазную Жизнь-Вместе. У Барта интересная идея: литература, как правило, служит таким мощным источником для конструирования индивидуальной идентичности, что люди зачастую забывают о том, что в ней также предлагаются модели Жизни-Вместе. Это частично объясняется тем, что чтение – занятие, которому предаются в одиночестве. Тем самым общее чтение, к которому побуждает контекст семинара, должно стать местом исследования этих альтернативных моделей, поскольку во всех романах «рассеян кое-какой материал о Жизни-Вместе»[1092].