Ролан Барт. Биография

Большинство этих моделей ведет к апориям в противоречиях, которые они воплощают. Если, например, взять санаторий, о котором Барт говорит очень много, поскольку связывает свою речь с личным опытом, – это коллектив, конечной целью которого является смерть, а следовательно, абсолютное одиночество, выпадающее на долю некоторых его обитателей. Поэтому, как мы видели, Барт соотносит его с категорий душераздирающего: «Функция группы (Жизни-Вместе): статистическая репрезентация риска смерти; поле случайной вероятности гибели ближнего, одним из которых можете оказаться вы сами. Это уже не косвенно, но имплицитно»[1093]. В особенности апории порождает амбивалентность понятий автаркии и замыкания, которые оказываются у Барта попеременно то позитивными, то негативными. В статье о «Соборе Парижской Богоматери» Квазимодо воплощает в себе очень позитивную версию замыкания[1094], в частности, потому что он заменяет логово или пещеру на балкон, висячий сад; то же самое можно найти в текстах или курсах о Жюле Верне и в работе «Как жить вместе». Но автаркия может также обернуться уходом в себя, триумфом буржуазного пространства, «закупоренного со всех сторон, где нет ни единого прогала, через который можно было бы сбежать, который позволил бы испытать трепет или помечтать»[1095]; триумф потребительского общества, в котором самое ценное, что дают деньги, – это самодостаточный мир (собственно пример негативного замыкания, который, однако, тоже уподобляется кораблю или чреву, – это Фоли-Бержер, которому Барт посвящает вторую мифологию в 1953 году[1096]).

Утопия Жизни-Вместе, основанная на учете особенностей каждого, кажется обреченной на провал. Не может существовать никакой иной утопии, кроме жизни коллективной, а значит, подчиненной правилам и вынуждающей отказаться от особости. «Вероятно, это самая существенная проблема Жизни-Вместе: найти и соблюдать критическую дистанцию, при нарушении которой возникает кризис»[1097]. Проблема еще больше обострилась сегодня, продолжает Барт, «дороже всего стоит место – это абсолютное благо». Таким образом, следовало бы изобрести утопию дарения места. Но проблема того, как этого добиться, на каждом этапе аргументации заходит в тупик. Таким образом, следует отдаться этой открытой негативности (она могла бы быть меланхолией) понятий, которые никогда не бывают замкнутыми, до конца определенными, предполагают бесконечное развертывание территории письма, на которой все всегда должно начинаться заново, как жизнь, как день. Они могут принести временное утешение, и тогда знание затрепещет в опыте.

Община собирается с духом, чтобы противостоять ночи (представьте себе удаленную сельскую местность без огней, где наступление ночи поистине воспринимается как мрачная угроза). – Жить-Вместе: возможно, лишь затем, чтобы вместе противостоять тоске наступающего вечера. Быть чужестранцами – это неизбежно и необходимо – но не на пороге ночи[1098].

Собравшись с духом, чтобы противостоять ночи: в этих словах, произнесенных в конце сеанса 27 апреля 1977 года, в тот момент, когда Анриетта Барт тяжело больна, заключена огромная боль. Курс 1977 года пронизан страхом потерять мать: призрак смерти, который мелькнул перед ним в санатории, возвращение к метафорам корабля и чрева, метафорам материнской защиты, образ савана, несущий с собой детское воспоминание о том, как они вместе с матерью, завернувшись в штору, выгоняли из комнаты летучую мышь… Он чувствует приближение катастрофы.

Смерть

Вторая большая цезура в жизни Ролана Барта после санатория тоже была встречей со смертью. Но на этот раз это была более непосредственная и близкая встреча. Когда происходит столь ужасное событие, как смерть его матери, сколько бы он ее ни боялся и как бы ни готовил себя к ней, она все равно разрывает сердце. Как жить без нее?