Роман

— Никто даже пальцем не должен трогать этого парня. Напоминайте ему его права на каждом допросе. Захочет пить — дайте воды. Время для сна — обязательно. И я хочу, Хикман, чтобы вы вели почасовые записи всего, что происходит.

На второй день, когда Повидло — полицейские называли его только так — дошел до кондиции, его спросили:

— Почему ты не воспользовался пистолетом?

И он совершил свою первую ошибку:

— Понятное дело — с пистолетом всегда нарываешься на неприятности.

— А почему же тогда не топор, с которым ты так ловко управляешься? Ребята говорят, что ты творишь с ним чудеса.

И он допустил вторую ошибку:

— Что я — ненормальный, чтобы разъезжать с топором в пикапе?

— А что же тогда у тебя было с собой, Повидло?

И тут вдруг лед тронулся:

— На меня налетела та собака. Надо же было чем-то отбиваться.

— И чем же?

— Стальным прутом.

— А зачем тебе нужен был стальной прут?

— Чтобы открыть окно, если бы я обнаружил, что все они закрыты изнутри.

— Ты собирался поискать в особняке деньги?

— Да. Но тут зажегся свет, и ко мне побежал мужчина, а собака чуть не схватила меня за горло. Я вынужден был защищаться, а что делать?

— Ты ударил собаку?

— Да. Я ударил, и она отскочила назад.

— Ты ударил мужчину?

— Нет. Но собака не унималась, и мне пришлось убить ее. Мужчина попытался защитить собаку и попал мне под руку. Я не хотел ударить его.

— Ему было нанесено много ударов, Повидло.

— Она продолжала лаять на меня, и я бил ее со всего размаха.

— Мужчине было нанесено множество ударов — наверное, с десяток.

— Я не хотел этого, я бил только собаку.

— Ты взял какие-нибудь деньги?

— В доме зажегся еще свет, и я побежал к пикапу.

— Что ты сделал со стальным прутом?

— Бросил в Ванси.

— Это совсем не по пути.

— Мне было страшно возвращаться прямой дорогой, и я поехал в объезд.

— Ты знал, что убил человека?

— Нет. Я знал только, что попал по нему несколько раз.

Когда в среду наконец появился адвокат, он страшно возмутился, узнав, сколько наговорил его клиент:

— Вы лишили его права презумпции невиновности.

Тогда Стампф показал ему протокол:

— Каждый раз в начале допроса, начиная с момента его задержания за управление автомобилем в нетрезвом состоянии, ему зачитывали его права. Это было общим счетом девять раз.

— У вас нет ни одной улики против него! — выкрикнул адвокат, на что Стампф ответил:

— Да, но прямо сейчас трое аквалангистов в зимнем снаряжении обследуют дно вдоль берега Ванси при помощи мощных металлоискателей.

* * *

ПЯТНИЦА, 20 ДЕКАБРЯ. На одиннадцать часов утра капитан Стампф назначил пресс-конференцию, но приказал Цолликофферу, Йодеру и мне находиться дома и никого не принимать в течение двух следующих дней.

Когда из трех немецких городов съехались репортеры, он объявил, тщательно выбирая слова, — мы слушали его по телевизору в «Большой комнате» моего дома, — что в результате интенсивных усилий полиции и помощи заинтересованных граждан найден убийца известного писателя Тимоти Талла. Молодой человек, тщательно предупрежденный о своих правах, признался в совершении убийства, и с трехметровой глубины Ванси извлечено орудие убийства. Когда репортеры потребовали назвать имя убийцы, Стампф членораздельно произнес:

— Отто Фенштермахер, девятнадцати лет, проживающий с родителями на ферме у перекрестка дорог Рениш-роуд и Кат-офф.

Через несколько минут после завершения пресс-конференции ферму Фенштермахеров наводнили фотокорреспонденты и репортеры. Одна особенно пронырливая корреспондентка из «Аллентаун кроникл» металась по Дрездену и наугад брала интервью у всех, кто подвернулся ей на пути. Она узнала, что прозвище убийцы — Повидло. Начинался всеобщий ажиотаж.

Прослушав свои записи и вспомнив, что капитан Стампф использовал в речи фразу «с помощью заинтересованных граждан», они одолели его вопросами о том, кто эти граждане и какую конкретно помощь они оказали. Предвидя эти вопросы, он заявил, что ввиду предстоящего суда не может раскрыть ход расследования, и наотрез отказался назвать своих осведомителей. Он понимал, что стоит ему только упомянуть имя Йодера, как пресса тут же заполонит всю его ферму, а если он назовет Цолликоффера, то разговорчивый немец не удержится от того, чтобы не приплести сюда Лукаса, который, собственно, и привел в действие машину правосудия.

* * *

ПОНЕДЕЛЬНИК, 23 ДЕКАБРЯ. Мы с Эммой скоро почувствовали, что арест Повидло и последовавшая шумиха в прессе странным образом повлияли на Лукаса. Эмма рассказывала мне по телефону: