Роман

И это чувство оказалось настолько полным, праведным и глубоким, что вызвало у Романа не восторженные слезы, как случалось прежде, а то новое понимание правды, ради которого он приехал в Крутой Яр.

И новое это понимание правды светилось в его глазах, встретившихся с сотнями крестьянских глаз.

– Неужели здесь все? – осторожно спросила Татьяна.

– Все! Все! – громогласно ответил Антон Петрович, обходя стол. – Все сорок два семейства нашего славного селения приветствуют вас!

Крестьяне одобрительно зашумели.

Антон Петрович шагнул с террасы на траву и подмигнул тетушке. Она последовала за ним.

Только теперь Роман заметил, что за кустами сирени стоит их старый рояль. Тетушка подошла к нему, приподняла крышку и села. Антон Петрович встал на траве между террасой и толпой крестьян.

Все притихли.

Тонкие пальцы Лидии Константиновны коснулись пожелтевших клавиш, прозвучало вступление эпиталамы, и над лугом раздался бас Антона Петровича:

Пою тебе, бог Гименей,
Ты соединяешь невесту с женихом!
Ты любовь благословляешь!
Ты любовь благословляешь!
Пою тебе, бог новобрачных!
Бог Гименей! Бог Гименей!

Он пел с такой силой и вдохновением, что все замерло вокруг и только его густой сильный голос парил над лугом, толпой, липами и простершимся внизу Крутым Яром, парил свободно и широко в голубом просторе июльского неба.

Счастье, счастье —
блаженство новобрачных!
Пою тебя и призываю,
Бог Гименей! Бог Гименей!
Эрот, бог Любви, путь их освящает,
Венера предлагает чертоги им свои!
Слава и хвала Татьяне и Роману!
Слава и хвала Татьяне и Роману!
Пою тебе, бог Гименей!
Бог Гименей! Бог Гименей!

Он кончил так же широко, сильно и неожиданно, как и начал, и гул крестьянского одобрения смешался с аплодисментами на террасе.

Поклонившись толпе и террасе и переведя дух, Антон Петрович встал в профиль к тем и к другим и заговорил:

– Друзья мои! Я рад приветствовать всех вас, оказавших своим присутствием честь нашему дому! Сегодня праздник всех праздников – день соединения двух любящих сердец! Только что обручены и обвенчаны на наших глазах две чудесные молодые души, достойные вечного счастья! Они прекрасны в своем неземном чувстве и, я бы сказал даже, что они божественны…

Он посмотрел на новобрачных и продолжил:

– Да! Они божественны, ибо их божественная любовь сделала их таковыми! Взгляните на них! Давно ли вы видели подобную чистоту и искренность? Радость и простоту? Сердечную воспламененность и духовное величие? Признаюсь вам откровенно, за свою долгую бурную жизнь я не встречал пары более достойной титула божественной! Они божественны в своей любви! Так воздадим же нашу радость этим юным божествам, люди русские, воздадим по обычаю наших предков! Ура!

И снова прибой многоголосья накатил с луга и утопил террасу с гостями, закричавшими свое «ура»!

– Ура! Ура! Ура! – кричал Антон Петрович, подняв кверху руки. – Праздновать всем миром! Всем миром. К столам! К бокалам, друзья!

С шумом все стали садиться, пропустив в центр стола новобрачных. Крестьяне оживленно рассаживались по лавкам за своими столами, некоторые садились прямо на траву или на деревянные комелья.

Но не успели наполниться бокалы и стаканы, как послышался шум коляски и подъехали Федор Христофорович с дьяконом и звонарем Вавилой.

– Ура священнослужителям! – закричал Антон Петрович! – Ура честным пастырям!

– Ура! – закричали все.

Среди всеобщего шума и оживления Роман посмотрел на сидящую рядом жену. Лицо ее светилось радостью и любовью ко всем.

– Тебе хорошо? – спросил он, сжав ее руку.

– Очень, очень! – произнесла она. – Какие они все чудесные, родные! Я всех их люблю!

Роман смотрел на нее, поражаясь и радуясь совпадению их чувств. А батюшку и дьякона уже вели под руки к столу, мужики расступались перед ними, кланяясь, некоторые бабы успевали приложиться губами к белой пухлой руке. Батюшка шел сквозь них в новой фиолетовой рясе с серебряным крестом на груди, белые волосы его и борода были тщательно расчесаны.

Смуглолицый дьякон, успевший переодеться в светское, следовал за ним, неся в руках огромный букет роз. А возле просторной коляски отца Агафона суетились Прошка, Филька и Вавила, вынимая из нее бочонки с водкой и корзинки со снедью.

– Спаси Христос! Спаси Христос! – повторял батюшка, добираясь наконец до террасы.

– Федор Христофорович! Сюда! Сюда, скорее! – басил Антон Петрович.

– Феденька, а я уже волноваться начала! – громко говорила попадья, поднявшись со своего места и вся сияя от возбуждения и радости.

– Федор Христофорович, как вы служили, как чудно было в церкви! Я плакала, как девочка! – говорила тетушка.

– Чудно, прелестно!

– Федор Христофорович, сюда пожалуйте!

– Ко мне, сюда, прошу!