Роман

– Господи! – воскликнула Надежда Георгиевна и побежала к нему.

– Вот теперь – верю! – махнул рукой Антон Петрович, повернулся к бабам. – Ну-ка, матушки, уберите Безухова с поля боя!

Бабы подбежали к Красновскому и вместе с Надеждой Георгиевной подняли, повели под руки.

– Как между Сциллой и Харибдой… – бормотал он, показывая пальцем на костры.

Вслед за ним через огонь ловко, с посвистом, перепрыгнул Аким, затем – его сын Стенька, потом, непрерывно визжа, прыгнули две молодые девки, какая-то толстая баба, Фаддей Гирин, Иван Иванович и… настала очередь отца Агафона. В сильном волнении он выступил вперед, крестясь и подхватывая полы рясы, стоящие позади дьякон и попадья что-то наперебой говорили ему, поддерживая под локти, по-видимому упрашивая его не прыгать, но Федор Христофорович упрямо мотал своими белыми прядями.

Видя его решимость, крестьяне грянули:

Гори, гори ясно, чтобы не погасло!
Гори, гори ясно, чтобы не погасло!

Батюшка нетерпеливо увернулся от своих опекунов, просеменил несколько шагов и, снова перекрестившись, присел, подхватив рясу и примериваясь.

– Просим, просим, святой отец! – закричал повиснувший на бабах и супруге Красновский. – Mens sana in corpore sano!

– Ведь это так замечательно, так хорошо! – говорила Татьяна.

– Вперед! Вперед! – кричал Антон Петрович.

Но отцу Агафону не суждено было порадовать своих прихожан: в момент, когда он уже собрался было бежать и прыгать, над соседствующими с липами кустами с треском и шипением взвилась петарда, обильно сыпя искрами, поднялась над лугом и взорвалась, рассыпавшись на множество зеленых огней.

Песня и голоса тут же стихли.

– Батюшки… – испуганно протянула баба, поддерживающая Красновского.

– Аааа! Шутихи! – воскликнул Антон Петрович. – Милости просим! А подать сюда шутихи на радость новобрачных!

И, словно по команде, две петарды взвились в небо и разорвались так громко и ослепительно, что крестьянки завизжали, а мужики ахнули.

Вздрогнув, Татьяна прижалась к Роману, но в широко раскрытых, устремленных в освещенное небо глазах ее не было испуга – они смотрели жадно и радостно.

– Какое чудо! – прошептала она. – Какое чудесное чудо!

Едва последний зеленый огонек погас, как три петарды взлетели над кустами, вызвав новый приступ визга и аханья.

– Рукавитинов! Рукавитинов, ты бог! – кричал Антон Петрович, махая петардам руками. – Браво! Брависсимо!

– Ура! – кричали Красновский и Аким.

– Magnifique! – хлопала в ладоши тетушка. Бабы крестились, парни замерли с открытыми ртами.

Над кустами затрещало, вспыхнули две пороховые вертушки и отчаянно закрутились, разбрасывая искры, вызвав восторг толпы.

– Отлично! Отлично! – закричал Антон Петрович и в волнении упал на колени перед Татьяной. – Танечка! Изольда наших лесов! Этот свет для тебя! Для тебя и для Ромы!

– И для вас, для вас, милый! – воскликнула Татьяна, склоняясь и целуя седую голову дядюшки.

– Для всех, для всех! – подхватила тетушка, хлопая в ладоши, как девочка.

– Господи, как хорошо! – улыбалась Красновская.

– То-то огня-то! – цокал языком Аким. Роман держал Татьяну за руку, переживая ее восторг, как свой собственный. Едва заряды в вертушках иссякли и вращение их прекратилось, как над кустами загорелись выложенные цветным порохом буквы Т и Р.

– Татьяна и Роман! Татьяна и Роман! – закричали у костров и в толпе.

– Ураа! – во всю силу легких крикнул Антон Петрович, и мощное народное «Ура!» прокатилось по ночным окрестностям.

– Люблю тебя! – кричал Роман, радуясь, как мальчишка.

– Жива тобой! – вторила Татьяна, смеясь беззастенчиво, как девочка.

– Славьтесь, славьтесь, славяне! – кричал Красновский.

– Сюда! Сюда, Николай Иванович! Сюда, кудесник! – кричал Антон Петрович, заметив в кустах фигуру Рукавитинова. – Православные! Сюда, сюда его! Сюда героя Шевардинских редутов! Аким! Живым! Живым его сюда!

– А ну, за мной! – озорно закричал Аким, бросаясь к кустам и увлекая за собой мужиков.

– Акимушка! Осторожней, Бога ради! – кричала тетушка.

И не успели инициалы молодоженов догореть в ночном воздухе, как мужики вынесли на луг и принялись качать Рукавитинова и Клюгина. Николай Иванович беспомощно смеялся, взлетая над мужиками, Клюгин сопротивлялся и выкрикивал что-то нечленораздельное, в подброшенном виде напоминая огородное пугало.

– Сюда! Сюда! – Антон Петрович долго протискивался сквозь толпу и, наконец добравшись до Рукавитинова, стал целовать его. Тетушка, Красновская, подбежавшие гости – все протискивались к главному фейерверкеру, целовали и поздравляли его.

– Николай Иванович, такой роскоши мы не видели уже лет десять! – повторяла тетушка, держа руку Рукавитинова.

– Экая шутиха, экое бомбометание! – кричал дядюшка. – Осада Казани! Штурм Бастилии!

– Ватерлоо! Это, брат, форменное Ватерлоо! – кричал Красновский. – Разгром узурпаторов, слава новобрачных и ура! ура! ура!

– Николаю Иванычу – ура! – крикнул Куницын, и все подхватили.

В общей кутерьме Роман с Татьяной обнялись.

– Господи, за что мне это все… – шептала Татьяна. – Все это счастье…