Роман

– Ты мое счастье! Ты свет очей моих, моя первая и последняя любовь, мое светлое солнце! – с трепетом шептал Роман, целуя ее руки.

Она взяла его руку и прижала к своим губам.

Вдруг над лугом раздался угрожающий крик, напоминающий рев раненого медведя. Все замерли и завертели головами, ища источник вопля.

– Дуролом! – с уверенностью заключил Антон Петрович, и все увидели Дуролома, бегущего от лип к кострам. Стоящие возле них бросились в стороны, а Парамоша повторил свой дикий крик.

– Свят, свят, свят… – испуганно перекрестился отец Агафон.

Парамон же с разбегу прыгнул… в костер, подняв облако искр. Бабы завизжали, а Парамон, стоя в клубах яростно трещащего пламени, закричал голосом протодьякона:

– Яко же уберег отроцех во пещи огненной! Яко же уберег отроцех во пещи огненной!

– Оох! Лихушки! – завопила какая-то баба.

Дуролом, окутанный дымом и пламенем, рванулся из костра, сделал два размашистых прыжка и с чудовищным криком прыгнул в другой костер, вызвав новые клубы искр и новый приступ бабьего визга.

– Избави мя огня вечнущаго! – вопил Дуролом, стоя в костре и иступленно крестясь. – Избави мя огня вечнущаго, светоносная Сене небесная!

– Горииит! Горииит! Ах, батюшки! – кричали в толпе.

Роману на миг показалось, что пламя охватило большую фигуру Дуролома и что косматые патлы его уже трещат в огне.

Но Дуролом вдруг выпрыгнул из огня, упал на колени и, перекрестившись, согнулся в поклоне, бормоча:

– Слава Тебе, Пречистая Дева, слава Тебе, слава Тебе!

Одежда на нем дымилась, но не горела.

Толпа с изумлением обступила молящегося Дуролома, дядюшка вытер платком выступивший на лбу пот.

– Ну, братец, ну, блаженный Ивашка… – Красновский всплеснул руками. – Ну что с ним делать!

– Парамоша… ты нас чуть с ума не свел, – простонала тетушка, в изнеможении держась за плечо Акима.

– Н-да… delirium tremens, – процедил Клюгин. – И ведь впрямь ни огонь, ни вода не берут болвана…

– Матрен, глянь-ка, порты целы! – восхищенно показывала одна из баб на слегка дымящиеся штаны Дуролома.

– И не обгорел! – качал головой Аким. – Ну дела!

– И не обгорю! Не обгорю! – поднял косматую голову Дуролом. – Ибо веру имею в грудях своих, хучь и не с горчично зернушко, да и она-то и помогает мне, сироте перехожей, сгореть не даст, Богородица Дева Пречистая! Не даст! Не даст!

Он перекрестился.

Вдруг Татьяна подошла к нему и, положив руки на его смоляные космы, произнесла:

– Спасибо тебе.

Дуролом вмиг весь вздрогнул и, припав лицом к ногам Татьяны, заплакал. Татьяна опустилась рядом с ним на траву и гладила его вздрагивающую голову.

Шум и возгласы в толпе стихли, все стояли молча.

– Милости… милости прошу, а не жертвы, – всхлипывал Дуролом. – Укрепи бедствующую и худую мою руку… и настави, ох, Господи… настави мя на путь спасения…

– Спасибо, спасибо тебе, – гладила его Татьяна. Лицо ее было спокойно и благостно.

– Вся… вся мне прости, еликим Тя оскорбих во все дни… живота моего… и аще что согреших в ночь сию… оох… ох… Господи, – сильнее затрясся Дуролом и разрыдался, ткнувшись лицом в траву.

– Милый, ну зачем же так, – Татьяна осторожно взяла его за дрожащие угловатые плечи. – Не плачь. Спасибо тебе. Мы все тебе благодарны.

– Полноте, Парамоша, – наклонился к нему Антон Петрович и ласково похлопал по спине. – Мы все тебя любим, в обиду не дадим.

– И никто тебе плохого не желает, – добавил Красновский. – Что ж это ты… будто тебя обижают.

– Парамошу обидели? – осторожно спросила тетушка.

– Кто? Кто обидел?! – грозно завертел головой дядюшка.

– Да никто не обижал! Кто ж его обидит! – послышалось в крестьянской толпе.

Дядюшка выпрямился и грозно покачал пальцем:

– Всякий, кто обидит Парамошу, будет иметь дело со мной! Ясно вам?

– Ясно! Как не ясно! Всем ясно! – заговорили мужики.

– Спасибо тебе, милый Парамон, – повторила Татьяна, сидя возле него на траве. Роман опустился рядом с ней, осторожно взял ее руку и припал к ней губами.

Дуролом, всхлипнув, поднял голову и, вытерев рукавом лицо, пробормотал:

– Яко наг, да гноен, мзды не брал, парчи не напяливал…

– Ну, полно, полно, дружище! – хлопнул его по спине Антон Петрович. – В такой день – и расстраиваться по пустякам! Ступай-ка лучше с бабами попляши! А мы, друзья, мы с вами… – дядюшка выпрямился, обвел гостей радостным взором, – мы с вами в городки сыграем!

– Отлично! – воскликнул Красновский.

– Ну, Антоша, какой ты фантазер! – засмеялась тетушка.

– Надо же, а я и забыл, что на свете существует эта замечательная игра! – довольно смеялся Рукавитинов.

– В городки! В городки! – заговорили вокруг.

– Огня, огня сюда еще! – приказал дядюшка. – Фонарей! Класть вон там будем! Прошка, Аким! Несите городки, да бит побольше, там в сарае!

Толпа зашевелилась, парни во главе с Акимом побежали к сараям за городками, бабы – в дом за фонарями, остальные расступались, освобождая место. Дуролом со вздохом поднялся и побрел к темнеющим в стороне столам со снедью.

Бабы затянули негромкую песню.

– Рома, Татьяна Александровна! – обнял их, сидя на траве, дядюшка. – Знаете ли вы, что такое городки?! Это же чудесное, расчудесное! Это такая игра!