Роман без героя

На другой день он услышал от соседа Семеона, что игемон Иудеи римский наместник Понтий Пилат на открытой площадке претории, которая по-еврейски называлась гаввафа, собирает народ. И вовсе не для того, чтобы поздравить иудеев с великим праздником Пасхи.

Агасфер со своим соседом, с которым должен был вот-вот породниться, поспешили в преторию, к гаввафе, где уже на каменном помосте торжественно возвышалась фигура главного судьи, претора Иудеи. Только он мог узаконить просьбу первосвященников и казнить преступника. Но он мог и помиловать. Амнистировать одного из приговорённых к казне. В честь еврейской Пасхи. Это был древний обычай.

– По приказу своих начальников, воины привели ко мне вот этого человека, – сказал Пилат, показывая на молодого мужчину в светлых одеждах. – Они сказали, что своими речами он развращает вас, еврейский народ. Я допросил его и не нашёл его вины. Тогда я послал его к Ироду, но и тот не нашёл вины, достойной смерти. Я думаю всё же наказать его за проповеди и отпустить.

Еврейский народ молчал. Южный ветер, прилетевший с Синая, шелестел пыльными пальмовыми листьями.

– У вас же есть такой обычай – на Пасху отпускать одного узника. Вы что – хотите нарушить этот гуманный обычай пращуров ваших?

По толпе пробежал лёгкий ропот, который можно было трактовать и как «да», и как «нет». Как кому нравилось.

К уху Агасфера нагнулся сосед, только что о чём-то тайно переговоривший с первосвященниками.

– Надо просить не за этого преступника, а за Варавву! – горячо зашептал он. – Он хоть и убийца, но это менее безопасно для всех, чем проповеди Того, в белых одеждах…

И, придвинувшись так близко к Агасферу, что тот ощутил его дыхание, густо насыщенное запахами чеснока и варёной курицы.

– Ты, сын мой, должен первым крикнуть Пилату: «Распни его!». И увидишь – твой глас станет гласом народа. Толпа подхватит. Стоглоточным эхом отзовётся! Таков закон толпы. Будь мне зятем! Тебе зачтётся, сделай подвиг, Агасферушка…

Агасфер никак не решался на этот «подвиг». Семеон больно толкнул его локтём в бок.

– Что вы толкаетесь, папа? – недовольно буркнул врач. – Если вам не хватает места, то нужно меньше поглощать мучного и сладкого…И будете жить вечно. Или, примерно, около этого…

Но оба тут же замолчали. Потому что римские воины неожиданно увели с каменного помоста человека в белых одеждах. Толпа недоумевала. Ей было невдомёк, что Пилат, который невольно проникся к Человеку, знавшему Истину, симпатией, твёрдо решил для себя, наказав этого Проповедника-пророка, отпустить его на все четыре стороны. Но он боялся, что толпа, жаждущая не только хлеба, но и зрелища в свой святой праздник потребует распять Его. Нужно было вызвать сострадание толпы. И Пилат приказал воинам отвести Его во двор, жестоко избить, дабы побои были видны и задним рядам толпы, и надеть на преступника багряницу – короткую красную одежду без рукавов, застёгивающуюся на правом плече.

Один из воинских начальников, чтобы угодить главному судье, сплёл венец из колючего терна, возложил Ему на голову, и дал Ему в руки трость, вместо царского скипетра. Потом начальник, ёрничая, встал на колени и поклонился со словами: «Радуйся, царь иудейский!». А воины, угодничая уже перед своим начальником, стали плевать на Него и, взявши ту трость, били по голове и по лице Его.

После всего этого Пилат взял Его за руку и вышел к евреям.

– Вот я вывел его к вам, – сказал он застывшей в изумлении толпе. – Но я так и не нахожу в Нём никакой вины. Он – никакой не царь, каким представляется… Он просто – че-ло-век. Видите, как он измучен и поруган… Разве Он теперь не трогает ваши сердца?

Толпа напряжённо молчала, собираясь с духом и противоречиями. Фитиль давно был приготовлен первосвященниками, нужно было его только кому-то поджечь.

Семеон ещё раз вонзил свой острый локоть Агасферу под рёбра, отчего тот дёрнулся, как в конвульсии, широко открыл приспущенные веки, округляя заблестевшие, как чёрные оливки маслянистые глаза начинающего врача.

– Салус попули супрэма лэкс! – по латыни процедил Семеон. Агасфер знал, что эта фраза переводилась так: «благо народа – высший закон». Это же другое дело! Если есть закон, то и грех не вменяется!

И тогда он крикнул во весь голос, срываясь на фальцет:

– Распни Его!

И толпа тут же подхватила:

– Распни Его! Да будет распят!

Тут же острая боль в животе скрутила Агасфера.

– Куда же ты, зятёк? – перекрывая рёв толпы, крикнул ему Семеон, видя, как ретируется Агасфер, юркой змеёй выскальзывая из ряда, где они стояли с соседом бок о бок.

– Домой! – только махнул рукой Агасфер. – Живот что-то схватило…

…Через два часа Его вели на Галгофу. Путь Его, одетого в изодранную багряницу, с терновым венком на голове и тяжёлым крестом на спине, который Он сам и нёс, проходил мимо дома Агасфера. Измученный изводившим его поносом, врач стоял рядом с уборной. Агасфера мутило, живот пучило, газы распирали всё брюхо.