Роман без героя

Меня, как слободскую интеллигенцию, тоже задействовали в организации пышных похорон гражданина Колчина. На могиле тов. Богданович и Котов стреляли вверх из нагана, салютуя павшим героям борьбы с мракобесием и религиозными предрассудками. Плакала навзрыд вся Слобода.

Многие полагают, что новая власть черпает силу во всеобщем равенстве, установившемся будто бы в Слободе. Defacto это равенство – фикция. При сословном строе в Слободе социальное равенство просто неизбежно. Сегодня оно сказывается еще резче, чем раньше: положение красного чиновника, начальника или командира глубоко отлично от положения мужика. Не может быть и равенства перед законом в стране, где юридический и нравственный законы не имеют силы.

Глава 18

ПОСКОННЫЙ³³ МУЖИК ФЕДОР ЗАХАРОВ

Иосиф Захаров реконструирует прошлую жизнь своей семьи и размышляет о наказании Верхним Миром земляков своих за поругание веры и любви

Клим пролежал в лопухах, в овраге до позднего вечера. После всего увиденного у церкви, куда паренек частенько приходил, чтобы поучиться у диакона Варфоломея искусству колокольного звона (на ливенке³⁴ Клим выучился играть в пять лет самоучкой), домой идти не хотелось.

Июньский вечер опустился на Слободу. Подсвеченные уже почти севшим Солнцев кровавые облака предвещали будущий ветер и непогоду.

За речкой, у дома Разуваевых, пьяными голосами горланили матерные частушки. Сюда, в овражек, доносился даже дробный смех и повизгивание посадских девок, которых щупали или лупили (чаще – все вместе) слободские пьяные мужики.

Через час из-за леса выкатилась луна, освещая будто вознесшую к темному бездонному ночному небу старую прекрасную церковь… Луна матово отражалась в золоте главного купола, будто любовалась не отраженьем своим вечным, а красотой, сотворенной не только самим Создателем, но и его дитем, созданным Им «по образу и подобию», и Его же соперником по прекрасным творениям на земле – человеком.

И только крест, наклоненный веревками к грешной земле, пугал своей черной печалью.

В овраге, за церковью, и нашел своего младшего брата Федор Захаров. Он уже переоделся в посконные рубаху и порты, сняв праздничный наряд… Да и какой это был праздник для Федора, всерьез решившего посвятить себя служению Богу…

Федора, посконного мужика, как прозывала его бабушка Параша, человека с кроткой душой, озаренной тихим, но ясным светом, с детства тянуло в Ольговский монастырь. И кабы не прикрыла его власть, то отроком обязательно бы постригся в монахи. Хотя и плотничал отменно, и руки у него росли оттуда, откуда надо, и отец, и заказчики нахваливали его талант в работе с деревом, – да только, видать, ничего не мог против зова сердца «пасконный мужик» сделать. Власть помогла: взяла и своим очередным указом закрыла Ольговский мужской монастырь Рождества Божией Матери. А чтобы стены в лесной глуши не пустовали, свезли туда со всей округи малолетних преступников, устроив для них образцовую колонию не шибко строгого режима.

– Вот ты где, братишка, – сказал Федор, раздирая кусты бузины. – А я уж испереживался за тебя, Клим. Думаю, как ты там, на шабаше ведьмаков?

– Шабаш за рекой, – кивнул в сторону заречного посада Клим. – Слышь, кольями уже машутся. Как же без драки такой праздник закончить. Без крови негоже…

Они послушали, как матерились дерущиеся, трещали колья, вырванные из плетней и заборов.

– А ты как? – вздохнул Клим.

– Я-то? – улыбнулся Федор своей мягкой улыбкой. – Я-то ничего… С мамкой березовыми ветками хату украсили… Пармену с Парашей про бунт у церкви не сказывали. Чего старикам души травить? Пусть думают, что всё как всегда. Хорошо, то есть.

– Правильно… Только нехорошо всё.

– Вижу… – помолчав, ответил Федор. – Я к отцу Василию заходил. Ножик, что с собой в лес брал, за голенище засунул. Думаю, если помер батюшка, то пойду и зарежу Петруху Черного… Убью черта!

– А что батюшка?

– Жив он, голова вся в ранах… Крест-то тяжелый сам по себе, а этот черт еще со всей силы прикладывался… Чудом выжил.

– Не поминай на ночь нечистого! – поднялся с остывшей земли Клим. – А дальше – как всё будет? Та «троица» от батюшки уже не отстанет.