– Накажет, накажет Господь всех, кто против креста животворящего пошел!.. Ох накажет! Я же говорил, Колче паразиту шею свернули. Петруха Черный хромым стал. Вчера в драке Тараске челюсть раздробили… Вот оно, наказание Господне, – довольный, потирал Разуваев руки, будто вчера сам, в дым пьяный, не тянул за концы пенькового каната. – Аз воздам!
Он, успокоив затанцевавшего коня, еще раз оглянулся на церковь. Крест плыл в утренней голубизне неба величаво и торжественно. Ваське показалось, что это он, крест, от которого они вчера отреклись и прокляли, плывет по розовому небосклону. Огромный – с пуд весом, не меньше! – чугунный черный крест даже не плыл, а парил в небе. Легко и крылато. Но тяжесть его ощущалась даже в этом невесомом парении над обильно политой русской кровью землей. И кажущая легкость не обманывала: тяжко, ох как тяжко будет тащить свой крест каждому слободчанину, взбираясь на ту крутую гору Голгофу на их малой родине – Аномалии. Во много раз тяжелее, чем вечному жиду Агасферу, обреченному на вечные скитания в наказание за то, что отказался помочь Иисусу нести крест, с которым тот шел на распятие.
Долгие годы потом будут расплачиваться мои земляки за поругание веры, любви и надежды. Многим и по сей день не прислониться к стене, чтобы передохнуть хоть малость, не сбросить с плеч своих тяжкое бремя наказания Господня.
…В то же благое утро случился у Петра Ефимовича черный приступ его болезни. Доктор Фока Лукич, возившийся с открытым переломом ноги Карагодина, разжал ему ножом зубы, чтобы больной не прикусил себе язык и не задохнулся. Отошел в сторону и стал ждать.
Трепало его жутко. Самые активные комбедовцы, пришедшие в дом Петра Ефимовича за похмельной чаркой, со страхом крестились, слушая рассказ сына председателя «Безбожника» Гришки Карагодина.
– Всю ночь на задних огородах выла собака, – рассказывал Гришка. – Выла ужасным голосом, желтыми горящими глазами заглядывала в хату. Такой черный лохматый пёс…
– Может быть, Судорука сучка? Там мордаш – что моя башка с похмелья…
– Судоручная сука щенок против того пса, – ответил Григорий. – У нас в Слободе таких собак век не бывало.
Посадские, пятясь к двери, уже без утайки крестились. А Венька Водянкин зачем-то подошел к больному Петру Ефимовичу и поцеловал его в желтый костяной лоб. Как покойника.
– Спи спокойно, дорогой товарыщ Карагодин, – сказал Водяра и икнул. Он уже похмелился. Водянкину было хорошо.