Роман без героя

– Ты, Лукин, лучше бы о хорошем думал! – сказал фельдшеру я. – Возьмём Гумбиннен, а от него до Кёнигсберга рукой уже подать.

Да, именно этот прусский город открывал дорогу на Кёнигсберг. Помнится тогда берлинские газеты, которые попадали в штаб Самсонова вместе с почтой, вопили на весь мир, что в пределы непорочной Пруссии вторглись дикие косоглазые орды, которые вспарывают животы почтенным бюргерам и разбивают черепа младенцам прикладами.

Был я рядом с Самсоновым, когда без привального роздыха армия вместе с некормлеными лошадьми вошла на опустошенную территорию Сольдау, где старые прусские мегеры с балконов лили нам на головы из горшков крутой кипяток, а добропорядочные германские дети подбегали к павшим на дорогу раненым и выкалывали им глаза.

Я был свидетелем того, как из-за упрямства немца по национальности Павла Карловича Ронненкампфа, командовавшего Первой русской армией, клещи двух русских соединений не смогли замкнуться. Это определило весь печальный финал так триумфально начавшегося нашего наступления на Гумбиннен. Немцы начали отсекать фланги нашей Второй армии. И дробили ее до тех пор, пока под Танненбергом весь штаб генерала Самсонова не попал в окружение.

Во всех официальных источниках позже я прочитал, что Самсонов, выходя из окружения, застрелился. Чушь. Вранье. Я видел своими глазами, как у дерева, под котором Александр Васильевич рассматривал карту, разорвался немецкий снаряд. Самсонов был убит осколком.

Много позже, уже после Великой Отечественной войны, в Краснослободске, я узнал, что вдова Самсонова нашла с помощью кайзеровских офицеров тело своего мужа, наскоро похороненного его штабистами в мазурских болотах. Немцы по-человечески отнеслись к вдове. Сказали, что они ценят подвиг истинного солдата России. И даже отдали воинские почести русскому генералу, когда эксгумировали его труп.

– Мы не могли его торжественно похоронить, – сказал тогда один из немецких офицеров. – Он был нашим врагом и пал смертью храбрых на поле сражения. Но мы бы хотели отдать честь мужеству и верности своему долгу, проявленные Александром Васильевичем.

Многие ли из россиян знают об этом герое России? Увы… Его прах, тихо захороненный вдовой в Херсонской губернии, где было имение Самсонова, сегодня покоится на украинской земле.

«Каждому – своё». Это выражение было обесчещено и опошлено нацистами, потому как красовалось на воротах ада фашистской Германии, концлагеря Бухенвальд. Каждому – своё… Герою Первой мировой генералу Самсонову досталось забвение. Несправедливо и горько.

В 30-е годы из статьи в «Правде» я узнал, что Гитлер, желая выразить свое уважение к умершему старику фельдмаршалу Гинденбургу, устроил торжественное погребение кайзеровскому вояке на том самом месте, возле деревни Танненберг, где были мы с Самсоновым были окружены немецкими войсками. Фельдмаршал Людендорф, соратник Гинденбурга, на торжественные похороны старого пса не поехал – уж очень завидовал славе покойного.

Власть всегда спешит увековечить память о тех, кто по-собачьи предан ей. В 1914 году немцы так торопились увековечить Гинденбурга, что памятник ему в Берлине соорудили из досок. Возле памятника лежала куча ржавых гвоздей и молотки. Желающий выразить свое уважение к кайзеровской военщине брал молоток и засаживал в памятник гвоздь. Такое вот народное почтение – гвоздь в доску!

В августе 14-го мы всё-таки здорово дали прикурить пруссакам и двум армиям под командованием Гинденбурга и Людендорфа под городом русской воинской славы Гумбиненом. Этой победой позже восхищался сам Черчилль.

Но это небольшое отступление, чтобы читающему эти строки лейб-медика Второй русской армии, был понятен и фон, и ясна была обстановка, в которую попал мой земляк Пётр Карагодин, историю которого я описываю в этой тетради.

***

Карагодин хорошо помнил, как в начале войны они победоносно вторглись в пределы «непорочной Пруссии». Немцев, которые бежали из своих ухоженных городков так поспешно, что в кухнях на плитах казаки заставали еще горячие кофейники, вбивали в голов добропорядочных бюргеров, что «косоглазые орды вспарывают животы почтенным гражданам и разбивают черепа младенцев прикладами».

Петр сам видел на стенах домов яркие олеографии, изображавшие чудовищ в красных жупанах и шароварах, с пиками в руках. Длинные лохмы волос сбегали вдоль спины до копчика, из раскрытых ртов торчали клыки, будто кинжалы. Глаза – как два красных блюдца. Если бы он знал по-немецки, то прочитал бы под этими плакатами следующее: «Русский казак. Питается сырым мысом германских младенцев».

…В Гумбинен их пехотный полк вошел ранним утром. В поспешно оставленных немцами домах еще пахло кофе. На улицах – пустынно. Ротный предупредил их, чтобы с населением, которое они встретят в прусском городке, солдаты обходились мирно. «Мародерства не чинить,– напутствовал командир своих подопечных. – Самсон Самсоныч приказал казачьим патрулям таковых излавливать и расстреливать на месте.