Роман без героя

– А знаешь ли, что Красная Слобода ещё при Иване Грозном возникла?

Он неопределённо хмыкнул и покачал головой.

– А хочешь, – сказал я своему пациенту, – я отправлю тебя в прошлое? К Ивану IV?

– Как это? – не понял Карагодин. – Убьёшь меня?

Я рассмеялся.

– Ты только один способ знаешь… Нет, не убью. Я тебя снова погружу в гипнотический сон и отправлю в эпоху Ивана Грозного. Ты всё своими глазами будешь видеть и мне рассказывать.

– Лады! – горячо согласился он.

Получив согласие пациента, я начал эксперимент. Погрузил Карагодина в сон, дав ему установку оказаться в эпоху грозного царя, во времена его легендарного похода со своим войском к Новгороду. Именно тогда, по свидетельству летописца, царь обращал всё в прах и смерть. В Клину, Твери, Торжке все жители были передушены.

Тиран и его жертвы. Есть ли незримая связь между палачом и его жертвой? Безусловно есть. Но почему она не распадается и только укрепляется с веками? Почему она так живуча, начиная с тёмного средневековья и до наших просвещённых дней?

Властелин и вассал: неужели жестокость властелина и есть та верёвочка, которая заставляет жертву не просто покорно класть голову на плаху, но и любить (да-да, души не чаять!) в своём душителе, гонителе и палаче? Вот в чём вопрос, загадка любой власти! Кто её разгадает, тот и на коне власти. Тот всегда будет над толпой. Он будет легко, используя извращённое представление людей о «сильной руке» (без неё, мол, и власть не власть) превращать массы в бессловесную скотину, в быдло.

Когда Карагодин вошёл в гипнотический транс, я спросил его:

– Что ты видишь?

– Вижу войско царёво… Идут, идут пешие, едут конные… А рядом с ними – огромный чёрный пёс с желтыми горящими глазами… Но они пса этого не видят.

– Они говорят между собой?

– Да, говорят, что надобно исполнить царскую волю и передушить всех жителей этих городков…

– Говорят, зачем нужно это сделать?

– Да, говорят, чтобы никто не знал тайны приближения царя во главе войска.

– А что делает народ? – спросил я.

– Народ молиться…

– О пощаде?

Наступила пауза, после неё Карагодин продолжил:

– Нет, не о пощаде… Народ возносит горячие молитвы о здавии заступника, царя-батюшки.

– А видишь ли ты самого царя?

– Да, вижу… Он подъехал к храму, к молящемуся за него народу на вороном коне, за ним всюду следует чёрная собака, очень похожая на ту, которую я убил, но не добил в замке…

– Царь говорит что-то народу или просит у него прощения?

– Да, говорит… Он говорит: «Народ, скажи, справедлив ли мой приговор?

– А что ему народ отвечает?

– Кричат из толпы: «Дай бог тебе долго жить, наш батюшка-царь!»

– Не видишь ли сейчас какой казни?

Опять повисла паузы, но ненадолго.

– Вижу, вижу казнь, – оживился мой пациент. – На колу сидит боярин, умирает в муках нечеловечьих…

– Спроси его, проклял ли он своего мучителя?

Карагодин на минуту замолчал. Потом лицо его посветлело от непонятной радости.

– Нет, он не проклинает своего мучителя!.. Он, глядя в небеса, хрипит: «Боже! Помоги царю! Боже, даруй царю счастье и спасение!»

Завершив сеанс, я задумался над тем, что услышал от испытуемого. И пришёл к выводу, что крайняя жестокость правителя выступает как подтверждение неограниченности его власти. Тем самым убийства, в том числе собственных сторонников, массовые казни оказываются не столь уж бессмысленными деяниями, хотя, пожалуй, далеко не всегда осмысленными поступками правителя. То, о чём рассказывал больной властью Карагодин (весьма серьёзный симптом неизлечимой болезни), были своего рода символическими акциями, взывающими к инстинктам толпы на уровне иррационального. Я пришёл к выводу, что подобные акции заболевшего властью на языке древних инстинктов, стадного чувства толпы утверждают право индивида на власть.

– Вот, возьмите, доктор… – как-то после очередного сеанса гипноза протянул Пётр золотое кольцо.

– Я этого не видел! – возмутился я подношению. – Если повторится, то не будет никакой эвакуации вместе с полевым госпиталем. Фронт плачет по таким героям.

Он попытался поцеловать мне руку, но я ее вовремя отдернул.

– Вот увидите, я вам еще очень и очень пригожусь, доктор, – прошептал больной. – Чую это нутром. А нюх у меня почище, чем у пса охотничьего.

Он послушно лечился, выполняя все предписания и назначения.

И настал день, когда Карагодин потребовал:

– Выписывайте! Я здоров. На мне вообще всё, как на собаке, зарастает… От раны ротного и следа уже нет. А падучая, кажись, вовсе прошла. Сеансы ваши, видать, помогли, ваше благородие.

В тот же день он отбыл в свой полк.

Каково же было мое удивление, когда через месяц я случайно встретил своего земляка в восьмой армии, которая успешно теснила австро-венгров за реки Сан и Дунаец в Галицийской битве.

Восьмая Армия под командованием генерала от кавалерии Алексея Алексеевича Брусилова сдерживала в Галиции напор четырех австро-венгерских армий. Положение брусиловцев было аховым. Генерал просил помощи, поддержки боеприпасами и провиантом, но в ставке его не слышали.