Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

Пес схватил ком сухих водорослей и с рычанием начал трепать их. Бросил. Прижав уши, он что было силы ринулся по берегу в ту сторону, откуда мы пришли. Ну, понесся. Остановился как вкопанный и снова с такой же бешеной скоростью помчался ко мне, залаял радостным, срывающимся голосом. Митька вырос в коллективе и, хотя был очень рад сегодняшней прогулке, уже соскучился по траулеру. В особенности, наверно, по камбузу, куда можно заглянуть, получить кость и забиться под один из столов кают-компании. Там так приятно лежать, прислушиваясь к стуку ложек в мисках и голосам моряков.

Да и я заскучал по своим друзьям, товарищам по нелегкой, порой опасной, но такой любимой и радостной, морской работе. Пора! Завтра — снова в Рейс. Много их еще предстоит в жизни. И «своих» и за Жеку. И за всех тех, кто мечтал о море, о дальних странах и коралловых островах, кто мечтал своими собственными глазами увидеть, как из синей-пресиней воды тропиков выскальзывают летучие рыбы, но кого сгубила проклятая война.

— Митька, погоди.

Война. Столько лет прошло, и не пора ли нам забыть о ней? Не хватит ли ворошить память и без конца вспоминать всех, кто погиб, кого нет рядом с нами?.. Нет! Забыть — это значит отступить в борьбе против тех, кто мечтает о реванше, о новой войне: фашизм живуч, и мы всегда должны помнить об этом.

— Эй, Митька, куда же ты понесся, стервец?

Заворачиваю в рубашку обещанную Нине раковину… До чего же красивая. И гудит, стоит лишь приложить ее к уху… Я сдержал свое слово. Я ничего не забыл, я ничего никогда не забуду.

ПАМЯТЬ ОБЖИГАЮЩАЯ

Это непростое и очень болезненное занятие — заполнять белые пятна нашей недавней истории. Слишком обжигающее незабытое, еще не угасли угли наших бед, стоит только стряхнуть золу с поверхности этого пепелища, как алый жар бьет в лицо тяжкими, непростыми, обидными воспоминаниями.

У истории нашей страны, конечно же героической, есть сопутствующие ей страницы. Своеобразная подыстория. Факты, которые пока историей не очень-то принимаются в расчет, и редко-редко вычитаешь в какой-то научной книге подробность, похожую на ответвление дерева, которое и в расчет не берут всерьез, которое историей считать не принято. Это вроде бы некий сопутствующий материал, какие-то необязательные факты.

Однако же в этих фактах кровь и слезы, пусть уже высохшие или стертые, но кто возьмет на себя смелость заявить, что все это ответвление, вся эта подыстория — малозначимая мелочь на фоне героических усилий, которым несть числа и которые единственно и составляют подлинную, историческую первооснову.

Увы, среди фактов, так сказать, малозначимых оказывается история детства нашей страны, с которой виртуозы научных исследований обращались с мастерским иезуитством, выкрошивая из куска хлеба всю внутреннюю суть и оставляя лишь пересохшие корки внешних событий, не считаясь, что детство тем временем страдало и плакало, металось и ломалось не менее, а может быть, и более драматично и усложненно, чем весь наш общий взрослый мир.