Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

Вот история сиротства. История, замечу, а не подыстория. Драматическая, уходящая корнями в давнюю историю, фольклор, ведь и в старых русских сказках добро зло нередко особо обостренно заявляли себя в горьких повелениях мачехи, отправлявшей падчерицу в новогоднюю студеную зимнюю ночь за подснежниками в глухой лес с такой очевидной и простой целью — немыслимым приказом свести с бела света немилую, мешающую жить падчерицу, добрую, ласковую и беззащитную. Есть свидетельства, по которым еще в XIII веке монахи стародавних монастырей опускали за их стены специальные корзинки, сплетенные из ивняка, для того, чтобы бедные, несчастные, страдающие матери могли положить туда свое дитя, которое они не могут спасти от голода, нищеты даже ценой собственной жизни.

Но вернемся в наш век из века тринадцатого. В горестный, полный трагизма век.

Вернемся к себе домой и мысленным взором окинем нашу собственную историю. Гражданская война, ее горький, но, в общем, понятный итог — сотни тысяч беспризорных, ни в чем не повинных детей, наследство кровавого людского водоворота, решительной социальной ломки, в которой сын поднимал руку на отца и брат на брата.

У истории поступь не бывает легкой. У истории — жесткая поступь. Но ведь иногда эта жесткость объяснима. Наивно полагать, что борьба миров может оказаться бескровной. И в этой кровавой воронке оказываются дети, ничего не понимающие, ни во что не замешанные.

Ленин хорошо понимал эту невинную вину революции. О детях — страдающих, голодающих, приносимых в жертву — он спрашивал у всех, кто приходил к нему в Кремль из разных углов великой страны, с неистовым упрямством и одержимостью. Посылки с харчами и даже целые эшелоны, направляемые лично вождю, он без раздумий отправлял детским домам. Его вопрос — как дети? — рефреном звучал во всех его выступлениях, а если где не звучал впрямую, то подразумевался, имелся в виду. Все, что делала революция, творилось во имя детей, во имя будущего. Это будущее оберегалось изо всех сил. Однако трагическое настоящее состояние детства не просто волновало, а подвигало к действиям на уровне самых чрезвычайных государственных мер.