Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

Пройдут годы. Люди перекинут через Норилку мост, заасфальтируют шоссе, построят город и рудники, и уже в Москве августовским утром 1970 года я получу срочную телеграмму: «Приглашаем вас на открытие монумента первопроходцам Талнаха. Праздник состоится 16 августа».

Десятки, сотни тысяч моих соотечественников не дождались ни скромных обелисков, ни строгих монументов, ни достойной любви и памяти нашей. Разве что сам Норильск, поднявшийся на вечной мерзлоте, на живом фундаменте человеческих страданий и мук, боли и горя, мужества и лагерного братства, на беспримерных проявлениях человеческого духа, подлинного, еще до конца не пережитого нами героизма, маленький Норильск, открытый обжигающим ветрам, будет вечно биться наполненным, живым пульсом и, как метроном отмеряет отрезки времени, будет отмерять, отсчитывать круги нашей памяти.

…Память возвращает меня в самое первое норильское утро, когда мне выдали направление в женское общежитие № 3, объяснили, как пройти, и я, покончив с формальностями, задвинула чемодан под кровать, спустилась с крыльца, свернула в арку и пошла вдоль красных кирпичных стен. Ни деревца, ни кустика. Только ветер гнал по тротуару пестрый конфетный фантик. Я вернулась к арке, перешла на другую сторону, подняла голову и прочитала: улица Завенягина. Я буду жить на улице Завенягина. Только спустя месяцы я узнаю, что Авраамий Павлович Завенягин в 16 лет вступил в партию большевиков, в 32 стал директором Магнитки, в 36 — первым замом наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе, в 37, после гибели Серго, начальником Норильского комбината.

Тридцать семь… Тридцать семь…

«Когда подымет океан вокруг меня валы ревучи, когда грозою грянут тучи — храни меня, мой талисман».

…Когда отца арестовали, я училась в 10-м классе.

…Когда меня увели, мне было 30, а дочери 3 года. Когда я вернулась из лагерей, дочери исполнилось 24.

…Все годы в лагере я жила в разлуке с сыном. Мне привезли его в ссылку уже подростком.

Сиротели отцы и матери. Сиротели их дети, их собственные дети и наши, рождения 1970-го. Нерасторжимы два горя, две беды, два отчаянья. Ни словом, ни поступком не искуплена вина наша. Во имя живых и мертвых, во имя памяти, во имя тех, кто придет после нас, каждый должен затянуть свой, пусть слабый, малый узелок, чтоб не утончалась, не рвалась, а день ото дня крепла нить, связующая прошлое и будущее, чтоб не докатился до внуков и правнуков наших отголосок сегодняшних бед и не отозвался еще одним горьким, непоправимым уроком.

Стучат колеса, стучат колеса. За вагонным окном тундра — речки, озера, тоненькие, кривые деревца. Где-то здесь много лет назад шли тысячи и тысячи людей.

ИЗ ДОКУМЕНТОВ 1950–1953 ГОДОВ:

…О закреплении пересечения осей кварталов и улиц города…О запрещении движения тракторов по улицам Норильска… О порядке выдачи молочных карточек детям дошкольного возраста… О строительстве и эксплуатации сооружений на вечной мерзлоте… О порядке ускорения оформления документов на освобожденных из лагеря и направления их из Норильска в Дудинку… Об окончании строительства новой средней школы в Горстрое… О снабжении населения новогодними елками… Об утверждении медкомиссии по осмотру заключенных для освобождения по Указу от 27 марта 1953 года… Об организации отправки освобожденных по амнистии… Об организации массового производства громкоговорителей…

…Когда кончался срок, им выдавали документ вместо паспорта. В документе было 24 графы, и каждые две недели они обязаны были отмечаться. Если человек в назначенный день не являлся, то объявляли розыск. Они не имели права выезда даже в Дудинки. (Т. М. Потапова)