Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

— Опытный образец, Вовка. Монтируем линию, чтобы поставить машинку на поток, а он, гад, то палит очередями, то нет… Ничего, сделаем. А как Татьяна Ивановна?

— Нормально, — как можно бодрее сказал мальчик.

— А что у тебя в тряпке?

— Это мы с мамой и Ником на нейтралку ходили, конины добыли… Держите.

Ваганов уставился на промороженный кусок грубого мяса, потом со всей силы грохнул кулаком по столу.

— Пр-рохоров! Прохоров! Мальчишка нам жрать принес, слышишь? На нейтралку он ходил… а мы?.. Что? Не спал трое суток?

— Делайте автомат побыстрее, — сказал Володя. — Я пошел.

Дома уже было тепло, все сидели вокруг гудящей, раскалившейся до малинового цвета печки. Бабушка взглянула на Володю и слабо, как-то виновато улыбнулась ему.

Рядом с ней, накинув шинель на плечи, сидел зенитчик. Широкие его ладони были черными от масла и копоти.

Мясо было жестким и весьма густо попахивало, но никто не обращал внимания на такие мелочи. Все молча ели, только ложки позвякивали в тарелках: вкусно! Саша держал миску в ладони, и она казалась маленькой в его лапище. Гриньков что-то бормотал, посмеивался и время от времени поглядывал на трубу, которая лежала на его острых коленях. И Володе казалось, что Гринькову хочется и трубу накормить «конинным» супом.

Под утро бабушке стало очень плохо. Она металась под одеялом, стонала. Мама напоила ее подогретым мясным супом, бабушке вроде бы стало легче. Она утихла, успокоилась. А потом закрыла коричневыми ладошками маленькое лицо, будто не желая, чтобы Володя глядел на нее. Вдруг шевельнулась. Она попыталась встать и показала глазами на буфет: — Там… Там!

— Что — там? — спросил Володя и наклонился. Нет, не понять.

Бабушка умерла под утро. Умерла, раскинув руки, будто желая взмахнуть ими, чтобы улететь как птица.

На другой день Володя открыл буфет, стал разглядывать… Бутылки, пустые банки… О чем просила бабушка? Картонная коробка, медный тазик, противень. Фаянсовая посудина, в которой до войны бабушка держала крупу. Володя поднял крышку. На дне банки лежало десятка полтора маленьких сухариков: бабушка утаивала по кусочку хлеба от своих ста двадцати пяти граммов и сушила эти сухарики — для него и мамы.

2

— Кострова, мы переводим вас в другой госпиталь, — сказали Лене, когда она по вызову пришла в отдел кадров. — Вот документы. В ближайшее время госпиталь эвакуируется через Ладогу.

— Хочу остаться в городе, — сказала Лена. — Я родилась тут. Тут похоронен мой отец…

— Это приказ. Идите.

Лена отправилась по указанному адресу. Было так морозно, что, кажется, воздух заледенел, он не втекает в легкие, а ледяными иглами продирается через ноздри и горло. Какая гнетущая, ледяная пустынность. Неужели где-то существует иной мир? Мир тепла, чистых розовых лиц, мир детского смеха? Лена подумала об этом и оглянулась: вяло переставляя ноги, брели молчаливые, похожие больше на огородные пугала, чем на людей, фигуры. Неужели никогда не наступит возмездие, неужели зло не будет наказано? Будет, будет, будет! И эта вера должна дать силы перенести все-все.

Госпиталь, куда направлялась Лена, находился на Петроградской стороне, а она шла с Литейного по Невскому. Свернула под арку Генерального штаба, пересекла площадь у Зимнего. Невдалеке оглушительно громыхнуло. Это боевой корабль бил по фашистам. Еще ударило, еще.

Это уже разрывы фашистских снарядов.

У Лебяжьей канавки Лена спустилась на лед Невы.

Сизая дымка стлалась над серым льдом. Глубокие тропинки были протоптаны к прорубям, будто сетка морщин на белом покрове реки. Там и сям виднелись черные фигуры с ведрами, бидонами, чайниками.

Лена перешла Неву и замедлила шаги: вон в той улочке виднеется здание их школы. Потом там был госпиталь…

Идти надо было к Тучкову мосту, но Лена свернула направо, к зоопарку — очень захотелось узнать что-нибудь о своем школьном приятеле. Осталось ли что-нибудь от зоопарка? И вдруг услышала из глубины: «тюк-тюк…» Вроде кто-то дрова колет. Вот и тропинка. Над одним из зданий из трубы курился дым, а возле здания, за железной загородкой… три громадных заснеженных зверя!.. Лена ахнула и побежала, прижалась к ограждению, заглянула внутрь вольеры. Там стояли… три бизона. Бизоны? Но как же… Растерянно улыбаясь, Лена оглянулась, будто желая у кого-нибудь спросить: мне это не кажется? Один из бизонов наклонил рогатую голову и с явно недружелюбным намерением направился к Лене. Его густая грива была вся в снегу, снег лежал на спине, морде, это было так красиво — живое животное, блеск сердитых карих глаз! Лена засмеялась и протянула руку, не пугаясь грозного вида бизона, позвала:

— Иди сюда… Ах, какой ты хороший!

Бизон остановился, внимательно осмотрел Лену, а потом встряхнулся, и столб сияющих в лучах морозного солнца снежинок взметнулся за ним.

Стук топора где-то совсем рядом. Лена обошла здание, снег тут был утоптан, у дверей сани, а чуть дальше виднелась длинная фигура. «Р-рах, р-рах!» — ударял топор. Плахи разваливались поленьями, они были золотисто-желтым и, радующими взгляд своим теплым цветом среди этой ледяной белизны…