Роман императрицы, Екатерина II

Русская пресса замерла на несколько лет. Только в 1779 году появился "С.-Петербургский Вестник". Он просуществовал всего два с половиной года и разделил участь своих предшественников. Но в 1783 году место прежних журналов занял "Собеседник Любителей Российского Слова" и сразу завоевал себе небывалый успех и влияние. Он печатался в академии наук под руководством ее президента, княгини Дашковой. Вскоре стало известно, что императрица состоит членом редакции, просматривает чужие рукописи и, кроме того, пишет сама в журнале. В "Собеседнике" появились ее "Были и Небылицы", одно из самых любопытных сочинений Екатерины. Это был ряд отрывочных статей, связанных только общим направлением: веселым, но нравоучительным высмеиванием современных нравов. Екатерина обнаружила в них удивительное знание быта и жизни русского народа, почерпнутое ею, вероятно, из общения с ее приближенными, нередко выходившими из самых низших классов. Она проявила в них также много заразительной веселости и такую свежесть мыслей и чувств, которая поражает в женщине ее возраста: ей было тогда уже больше пятидесяти лет! Но сотрудничество в "Собеседнике" совпало с самой блестящей эпохой ее жизни: то было время мирного завоевания Крыма и фаворитизма Ланского. Она была на вершине славы, личного счастья и радостей. Все ей удавалось, все улыбалось ей, все казалось ей прекрасным. Вот начало этих ее статей:

"Предисловие. Великое благополучие! Открывается поле для меня и моих товарищей, зараженных болячкою бумагу марать пером, обмакнутым в чернила. Печатается "Собеседник" - лишь пиши да пошли, напечатано будет. От сердца я тому рад. Уверяю, что хотя ни единого языка я правильно не знаю, грамматики и никакой науке не учился, но не пропущу сего удобною случая издать "Были и Небылицы", хочу иметь удовольствие видеть их напечатанными".

Все остальное было написано в том же игривом, нарочито наивном тоне. Екатерина начала "Были и Небылицы" с портретов-шаржей, первым оригиналом для которых послужил бывший гофмейстер ее двора Чоглоков, а за ним последовали другие видные сановники. Можно подумать, что она подражает в этих своих сатирических статьях Стерну. По ею примеру, она на каждом шагу употребляла и злоупотребляла скобками и NB. Все, что она писала, доставляло ей громадное удовольствие, и она искренне верила, что его разделяют и ее читатели. Она писала Гримму: "Знайте, что вот уже четыре месяца, как в Петербурге выходит русский журнал, в котором NB и заметки могут часто уморить со смеху. Вообще этот журнал смесь очень забавных вещей".

Оригинальной особенностью "Собеседника" было то, что он открыл свои страницы для полемики между сотрудниками и читателями. Редакция обязалась печатать все критические замечания публики па появляющиеся в журнале статьи. Их присылали немало, особенно по адресу автора "Былей и Небылиц". Это произвело большой переполох. Разве можно было допустить, чтобы первый встречный свободно высказывал свое мнение самодержице всероссийской? Редакция старалась дать понять читателям, с кем они имеют дело, не открывая в то же время имени анонима, так как на этом особенно настаивала Екатерина. Среди прочих читателей попал впросак и Фонвизин, приславший неизвестному автору ряд нескромных вопросов. Ответы на них Екатерины очень характерны:

"Отчего, - спрашивал Фонвизин, - многих добрых людей видим в отставке?"

"Многие добрые люди вышли из службы, вероятно, для того, - отвечала императрица: - что нашли выгоду быть в отставке".

"Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне имеют и весьма большие?"

Этот вопрос открыто метил на Льва Нарышкина, личною друга Екатерины, который, разыгрывая при дворе роль паяца, занимал высокое положение и был осыпан наградами и орденами. Екатерина ответила сперва не совсем понятной фразой, значение которой нам неясно:

"Предки наши не все грамоте умели", - эти слова не имеют, по-видимому, никакого отношения к делу. Затем раздражение взяло в Екатерине верх, и она прибавила: "NB Сей вопрос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели".

Это было предупреждение, но Фонвизин не нашел нужным считаться с ним:

"Отчего, - продолжал он, - знаки почестей, долженствующие свидетельствовать истинные отечеству заслуги, не производят по большей части к носящим их ни малейшего душевного почтения?"

Суховатый ответ императрицы:

"Оттого, что всякий любит и почитает лишь себе подобного, а не общественные и особенные добродетели".

Наконец роковой вопрос:

"Отчего в век законодательный никто в сей части не помышляет отличиться?"

"Оттого, что сие не есть дело всякого".