Роман межгорья

— Меня Мухтаров назначил начальником строительной конторы, товарищ Молокан, и я освобождаю вас от работы. Бумаги передайте машинистке, — пояснил ему Мациевский.

— А где приказ? — Нотка протеста прозвучала в этом вопросе Молокана.

— Приказ будет!.. Хорошо, Виталий Нестерович. Это и все ключи?

— Все… Ключ от строительства… у узбека… у Мухтарова! Я могу идти куда глаза глядят? Как ненужного пса выгнали со двора. Кто, как не я, начинал это…

Мациевский, сидя уже за рабочим столом, жестом остановил Преображенского.

— Все мы вместе начинали, оставьте, Виталий Нестерович, будьте мужчиной!.. С претензиями прошу обращаться к Мухтарову, в Совнарком, куда хотите. До свидания, — протянул он руку на прощанье. Но Преображенский не пожал ее. Только исподлобья поглядел сбоку на нее, на ошеломленного Молокана и, как буря, вылетел из кабинета.

Дверь хлопнула и снова открылась. Молокан торопливо подбежал к двери и тихо притворил ее. Он, не выпуская дверной ручки, обратился к Мациевскому, который уже открывал верхний ящик стола:

— А все же я, как опытный канцелярист, советую вам составить опись и заактировать все документы, имеющиеся в столе! Это никогда и никому не повредит, но по всем графам себя оправдает…

— Вы, товарищ Молокан, уволены.

— Опись документов я мог бы составить, скажем, за счет моего вчерашнего служебного времени, товарищ Мациевский…

Мациевский только мгновение подумал, потом закрыл ящик и запер его.

— Хорошо, я вас послушаю, за счет вашего вчерашнего служебного времени. А сегодня немедленно передайте бумаги и уходите.

— За Преображенским?

Этот странный человек еще иронизирует. Мациевский пристально вглядывался в лицо Молокана. Пожилой, широкоплечий мужчина смотрел на него, и в его глазах светилось столько ума, человечности, что Мациевский хотел пригласить его сесть, пускай бы рассказал ему обо всем, что таилось на душе. Но тут же он отогнал от себя эту мысль и углубился в бумаги. Разговор был окончен.

Молокан так же молча вышел из кабинета, плотно прикрыв дверь.

«Враг или даже оскорбленный так не будет вести себя», — подумал Мациевский, уже подходя к телефону, чтобы разыскать Лодыженко.

XVIII

Интенсивная подготовка к пробному пуску воды сказывалась во всем. Инженеры-прорабы оставляли вместо себя заместителями счетоводов и торопились туда, где они должны были стать героями дня. Разгоряченный Саид-Али Мухтаров носился по Голодной степи, а тысячи людей горели желанием дождаться появления могучей властительницы их судьбы — воды. В это же самое время Лодыженко чувствовал себя точно на костре, который вот-вот вспыхнет. Он метался по строительству, выполняя одновременно по три поручения, и почему-то был уверен, что не все успеет сделать, что-нибудь да прозевает.

Даже в личной жизни — прорыв. Такая приветливая, радостная и близкая Назира у себя, в Ходженте, и такая далекая, недосягаемая здесь, где все становится родным. Он уже трижды встречался с ней, и каждый раз, не сказав ни слова, она убегала, будто встреча их в Ходженте ему привиделась.

Комсомольцы и коммунары Кзыл-юртовского завода суетились, украшая увядшей зеленью арку над улицей кишлака, где жили дехкане, прибывшие из Уч-Каргала. Маруся вместе с молодым узбеком рисовала лозунги. Кудрявые волосы, сбитые набок, делали ее похожей на лихого донского казака, а нежное, хотя и не совсем правильное лицо привлекало своей добротой и свежестью. Узбекские юноши, не привыкшие видеть открытое женское лицо, любовались Марусей, наперебой угождая ей.

— Товарищ Лодыженко, — обрадовалась парторгу девушка. — В президиум мы выдвигаем Юлдаша, а я буду от комсомольской ячейки.

— Это никуда не годится! Приветствовать они должны сами… Нужно, чтобы с массами говорили и узбеки, а не только мы.

— Некому — вот беда! Разве поручить тому же Юл-дашу?

— А эта девушка не вступила еще в комсомол?

— Нет! Я ее не видела в эти дни… Юлдаш-бай! Ты давно видел красную паранджу, которая приходит к вам на собрание?

Высокий юноша покраснел и так произнес «нет», что это слово прозвучало и ревниво и натянуто.

Лодыженко тоже изменился в лице. Он удержался, чтобы не выругаться. Нервно шевеля губами, подбирал какие-то слова для ответа. Вдруг из-за шатров появилась красная паранджа. Как звереныш в лесу, сломав веточку, внезапно останавливается и, вздохнув полной грудью, решительно двигается дальше, так и Назира, будто споткнувшись, казалось, вот-вот повернет туда, откуда прибежала. Но она, долго не раздумывая, направилась к комсомольцам. Ее робкие шаги, казалось, звучали в сердце влюбленного Лодыженко. Юлдаш было двинулся ей навстречу, но, оглянувшись, остановился и стал внимательно смотреть на арку.

Маруся пошла навстречу Назире-хон.

Смущенный Лодыженко повернулся, чтобы идти на завод. Ему нужно было созвать коммунистов, работающих в Голодной степи, чтобы поговорить с ними о завтрашнем дне; надо побывать на распределителе, посмотреть плакаты, трибуны…

И вдруг: