Он незаметно дошел до Воскресенского рынка и с трудом пробирался через тесную «толкучку». Почувствовал даже какое-то удовольствие, когда, пробиваясь в этой рыночной толчее, услыхал бормотание какой-то торговки:
— Вот еще дредноут прется… — и дальше слова терялись в рыночном хаосе, а Евгений Викторович, чувствуя себя в самом деле дредноутом среди этого человеческого океана, проследовал дальше.
Ему так натолкали бока, что, не доходя, до «Ходры», он вынужден был взять извозчика. Храпков вытирал пот, выступивший на лбу, и с интересом рассматривал работу путейцев, гудронировавших улицы Ташкента.
Саид-Али поблагодарил секретаршу за то, что она позвонила Храпкову, но был недоволен тем, что на вызов никто не ответил. Он записал на листке календаря номер телефона Храпкова и рядом сделал пометку: «Провести телефон на новую квартиру». Через какой-нибудь час, вернувшись со строительства, он снова позвонил Храпкову.
Саид-Али уже собирался уйти домой, но в это время секретарша ввела в кабинет немного смущенного Евгения Викторовича.
— Разрешите ли? Я на одну минуту, товарищ Мухтаров.
Саид-Али, выскочив из-за стола, приветливо воскликнул:
— Евгений Викторович, здравствуйте! Милости прошу. Зебихон, не впускайте ко мне никого. Садитесь, пожалуйста.
Саид взял за руку Храпкова, подвел его к креслу, усадил, сам сел рядом.
— Я только что звонил к вам. Мне сказали, что вы хотели со мной говорить.
Храпков успокоился. Радушная встреча произвела на него хорошее впечатление, хотя следы былой обиды еще порой давали о себе знать.
— Извините меня. Я к вам по одному делу. Мне известно, что вы переписываетесь с… больницей.
— С Лодыженко? Я тоже о нем хотел поговорить с вами.
— Ну-с, вот… хотя, как говорят, личное надо таить в себе, но… я этой ночью выезжаю в больницу.
— В Советскую степь? Прекрасно! Семен просит, умоляет вас приехать туда. Знаете, ему уже надоело в больнице. Если, правда, рана… дальше улучшения не будет и процесса там никакого нет, так зачем его мучить? Доверяя только вам, я бы просил вас. О, это говорит мое искреннее чувство.
Храпков поднял руку, будто защищался от этих комплиментов.
— Пожалуйста, пожалуйста! Я с удовольствием. Главврач тоже об этом пишет. У Лодыженко прострелена чашечка, утолщение в области колена. Хрящи тоже. Это все та же поврежденная нога. Да, столько теперь хромают… — он посмотрел на кабинет, увешанный чертежами, диаграммами, и перенесся мысленно в другой такой же кабинет, где сидел он, опытный хирург, высказывая свое согласие или несогласие с инженерами.
Сразу вспомнился Преображенский — и ему стало противно и страшно.
— Слышно что-либо новое о суде или нет? — спросил он после небольшой паузы.
— Ничего нового. Буквально все еще «старое» теребят, — ответил Саид с горечью, сделав ударение на слове «старое». — Следствие уже давно закончено, в недалеком будущем начнется главное и окончательное…
— Но когда?
— Когда? Может быть, и завтра. Понимаете, Евгений Викторович, у нас столько работы всюду. Людей не хватает. Кроме того, суд надо провести там, среди дехкан и рабочих, которые собственными руками преодолевали последствия вредительства.
— Да где уж там, ведь сейчас зима!
— В этом-то и загвоздка. Мне кажется, что до тех пор, пока не подготовят хотя бы временного зала, процесс не начнут. Лучше всего было бы в Доме культуры. Я знаю из писем Мациевского, что первый этаж с двумя малыми залами уже в основном закончен. Простенков умышленно не ставили, покрытие временно подперли колоннами. Это будет прекрасный зал для суда.
— Синявина вы давно видели?
— Перед его поездкой в Москву. Да, да, он поехал в Москву по делам окончания строительства. Надоело уже старику, но держится. Я вас понимаю, Евгений Викторович, вы могли бы преспокойненько проехаться вместе с ним.
Храпков все время пытался не то спросить Мухтарова, не то о чем-то сообщить ему. Наконец он дождался, когда Саид сделал передышку, и спросил его:
— Он вам ничего не говорил?
— По поводу чего?
— Да так, о всяких там слухах. Не думали ли вы о том, что было бы неплохо… на процесс привлечь…
— Преображенского? Заботимся, Евгений Викторович, и об этом.
— Именно его! — энергично произнес Храпков, даже прищелкнул пальцами, но тут же спохватился и почувствовал себя неловко. Мухтаров поднялся с дивана, оперся о край стола.
Евгений Викторович тоже поднялся. Ему показалось, что разговор окончен, хотя он еще не сказал, зачем пришел.
— Ну, тогда разрешите пожелать вам… Я пойду.
Саид-Али приветливо провожал доктора, идя за ним, и просил осмотреть Лодыженко.
— Не забудьте передать привет… — и Саиду почему-то захотелось пошутить. Ведь перед ним стоит такой веселый, милый доктор, с которым связаны воспоминания о пребывании Саида в Голодной степи. Головоломные, но зато и знаменательные дни! — Передайте от меня привет и… Таисии Трофимовне.
Храпков резко повернулся, и его лицо от удивления расплылось в теплой дружеской улыбке.
— А вы знаете, Прохоровна… по рекомендации этого интеллигентного турка выехала из Ташкента куда-то на работу.
— Нур-Батулли?