Роман межгорья

Храпков с уважением поглядывал на Мухтарова, рассматривающего литографии, и каждый раз ловил себя на том, что он хочет как-то потрафить этому инженеру. А в голове вертелась одна мысль: «Ах, как же тактично он нас урезонил! Так просто и понятно!..» Он наклонился через стол к Синявину и Касимову и прошептал:

— В железной клетке, как слонов в зоопарке, показывать…

Когда же Саид задержался возле какого-то женского портрета, Храпков крикнул ему:

— Вижу, вам, инженер, нравятся хорошие портреты. Любочка, — обратился он к жене, — покажи-ка товарищу портрет, который висит в моем кабинете.

Саид готов был отказаться от его предложения, лишь бы только не оставаться с глазу на глаз с Любовью Прохоровной.

Искусно прикрываясь показной вежливостью, Любовь Прохоровна оправдывалась:

— Ах, какая же я неучтивая! Я до сих пор вам не похвасталась культурными приобретениями Евгения Викторовича. Прошу извинения, товарищ Мухтаров. Прошу, пожалуйста, — пригласила она, первой заходя в кабинет хирурга. Саиду бросились в глаза два больших стеклянных шкафа. Врачебный инструментарий сверкал на их полках. В углу стояло пианино, очевидно на время передвинутое сюда из столовой. А над столом висел большой портрет женщины, почти в натуральную величину. От него будто еще пахло свежей краской. Саид оторопел от неожиданности, а Любовь Прохоровна молча подошла к окну, точно никого и не было в комнате рядом с ней. А на стене, в полированной раме из кедра, стояла другая Любовь Прохоровна, такая родная Саиду, такая милая его сердцу.

На ней шелковое платье яркой восточной расцветки, то самое, которое в день их прошлой встречи так ему понравилось, чиммат грациозно отброшена. Слегка улыбающееся личико как будто обещает спокойную и сердечную дружбу. Большие глаза излучают искреннюю симпатию, материнскую тревогу. Во имя чего и ради кого она приняла на портрете именно такую непринужденную позу, как в тот памятный для Саида день?

— Любовь Прохоровна, это художник предложил вам принять такую позу? — тихо спросил ее Саид, прерывая мучительные думы.

— Сама выбрала. Все известные елейные позы семейных портретов надоели. Евгений Викторович тоже очень доволен…

И она. поняв нетактичность, более того, жестокость такого объяснения, весело, насколько могла быть веселой в это время, спросила, героически выдерживая взгляд Саида:

— Вы даже не спросили… видя меня такой… Вам не нравится эта поза? Правда, Евгений Викторович уверяет, что меня там… и узнать нельзя…

— Вполне возможно. Ему трудно понять, что говорит этот портрет… А стоит ли мне спрашивать о том, что и так понятно?.. — Потом Саид снова перевел взгляд с оригинала на портрет и тихо спросил: — Зачем вам понадобилось волновать меня этим портретом? Ведь вам хорошо известны мои чувства к той… вообще к… Любови Прохоровне. Такое отношение ко мне с вашей стороны похоже на издевательство, и оно может вызвать ненависть. Может быть, Любовь Прохоровна именно этой ненавистью хочет заменить мои искренние чувства к ней, к ее…

— Что вы говорите… Перестань, Саид… Собственно… — быстро овладев собой, спокойнее заговорила Любовь Прохоровна. И снова холодком повеяло от ее слов: — Собственно, вам предложил Евгений Викторович. Я и не думала издеваться или насмехаться над вами. Если же вам в самом деле неприятно… Можно портрет завесить. Я, как хозяйка, должна была пойти сюда с гостем…

И Любовь Прохоровна отвернулась, стараясь овладеть собой.

— Любовь моя! — промолвил, будто простонал, Саид. Но заметив, как она нервно замахала рукой, все еще стоя у окна спиной к нему, он только тяжко вздохнул. Ему не трудно было понять женщину, словно цепями опутанную традиционными предрассудками. В одно мгновение не разорвешь эти цепи.

Внизу около портрета он заметил футляр. В нем, очевидно, лежала скрипка.

Наверное, хозяин и гости будут интересоваться его мнением о портрете. И ему придется хвалить художника и ни единым словом не обмолвиться об оригинале.

А как тяжело ему сейчас это сделать, как тяжело!..

В кабинет вошли остальные мужчины, но Саид заметил их тогда только, когда они своим шумом прервали нить воспоминаний.

— Ну, как вам нравится наша узбечка? Я, знаете, для вдохновения держу в кабинете этот портрет. С ним связаны самые лучшие воспоминания о Чадаке, — сказал Храпков.

Саид и Любовь Прохоровна чуть вздрогнули, встретившись взглядами.

«У него Чадак тоже вызывает самые лучшие воспоминания», — подумал Саид.

— Прекрасно. Схвачено мастерски, — одобрил грузный Синявин.

— О да, да, — с удовольствием вторил Храпков Синявину. Его глаза сияли от счастья.

Саид-Али сел на диван и думал о том, как бы скорее закончить этот тяжелый для него визит. К нему подошел Касимов и, сев рядом, заговорил по-узбекски, не думая о том, что Синявин тоже понимает его:

— Уж слишком экзотическим кажется мне костюм на этой женщине! И потом, что ни говори, а все же узбечка не станет показывать свое лицо мужчинам.

— Чепуха. Открытые лица узбекских женщин прекрасны!

— Вы, Саид-Али, испорченный человек. О женщинах так не говорят!