Роман межгорья

— Я не знаю о строительстве больше того, что пишут о нем в газетах. А опубликованное, надеюсь, вы все читали. На строительство возлагают большие надежды… Но ведь вас интересует только работа? А работа для инженера, безусловно, найдется.

— Мне бы только работу получить, Евгений Викторович. Работать и нормально жить. А то сам себя перестаешь уважать из-за безделья. Главное, обидно, никакая собака тебя не знает.

Последние слова Преображенского услыхала и Любовь Прохоровна.

— Так-то уж и никто? Может, и к лучшему, что так…

— Ценю, Любовь Прохоровна, ваш намек, но я имею в виду совсем другое. Как инженера меня и вы не знаете.

— А чем бы я вам помогла, если бы и знала? Если вы инженер, пойдите к ним… Вот у Жени отбоя нет от работы, а вы…

Преображенский снял очки, прищурился — от глаз остались лишь пронизывающие полоски. Он всматривался в молодую женщину и молча думал. Что породило его задумчивость: слова или внешность Любови Прохоровны? Ей показалось — последнее. Поэтому она покраснела и, не выдержав его взгляда, молча вышла.

IX

Лодыженко из Ферганы не вернулся в Чадак, а поехал в Намаджан. Хотя в телеграмме Мухтарова и говорилось, что он будет ждать Лодыженко в Чадаке, однако технику показались слишком сильными узы, привязывающие Саида-Али к Намаджану. Несколько слов из коротенького письма Мухтарова уверили Лодыженко в том, что Саида-Али надо искать в Намаджане, а не в Чадаке.

Вначале Лодыженко заехал на квартиру Мухтарова. Хозяин-узбек, едва умевший связать несколько русских слов, подтвердил ему, что его квартирант действительно собирался выехать в Чадак, даже просил оседлать коня. Но потом передумал! Где он находится сейчас — хозяину неизвестно.

— Может быть, он в вашем парке, на островке? — спросил Лодыженко.

Хозяин отрицательно покачал головой. Лодыженко показалось, что тот даже обиделся на него за Мухтарова. И еще раз хозяин отрицательно покачал головой, что-то пробормотал, выражая этим недовольство то ли предположением Лодыженко, то ли поведением Саида-Али Мухтарова. Наконец, подбирая русские слова, он с большим трудом объяснил:

— Парк? Ресторан, хороший русский женчина? Нет… Янги-арык пошла. Гора видит, вода видит, арык видит Саид-Али. Женчина вечером, когда сонца мало-мало спать пошла, своим муж гулат пошол, Саид-Али не говорит!

— А где находится Янги-арык? — спросил Лодыженко, заметив, что хозяин всячески оберегает репутацию своего квартиранта.

Янги-арык протекал через весь старый город, огибая хлопкоочистительный завод, и, пройдя по огородам нового города, будто убегал под землю, с шумом проваливаясь в большой сифон из чугунных труб, проложенных под полотном железной дороги. Несколько чугунных труб, диаметром около метра, стояли в ряд, всасывая окрашенный лёссовым илом стремительный поток воды. Пройдя под полотном железной дороги, вода снова впадала в бетонное русло и уходила прочь из города, туда, где ее ожидали головы мелких арыков, ожидала целая оросительная система городских, дехканских и совхозных земель.

Здесь возле сифона Лодыженко и нашел Саида-Али. Он сидел на раскаленном солнцем бетоне и зачарованно глядел, как в пропасть, в мутную, бурлящую воду. В руках он держал забрызганный блокнот и карандаш.

— Вот это хорошо, Семен, что ты догадался и заехал сюда. Здравствуй, здравствуй. Из Уч-Каргальской станции ты вернулся в Чадак и, не застав меня у матери, приехал сюда?

— Нет, Саид-Али, я сделал умнее. Я не поехал в Чадак, а из Ферганы прямо сюда, к тебе, завернул.

Мухтаров слегка улыбнулся и покраснел. Нетрудно было догадаться, почему техник усомнился в его скором приезде в Чадак и поспешил к своему другу. Причиной задержки Саида Лодыженко считал «замужнюю женщину», о которой ему стало известно из письма самого же Мухтарова.

— Ты, Семен, действительно лучше, чем я предполагал.

— А почему именно? — спросил не понявший его Лодыженко.

— Пойдем потихоньку, где-нибудь пообедаем и поговорим.

Саид-Али, весь забрызганный водой, загорелый, стройный, быстро соскочил с бетонной стены. В его глазах ярко светилось искреннее, неподдельное дружеское чувство.

— Правильно сделал, что не поверил в мое скорое возвращение в Чадак! Но я хочу посоветоваться о другом. Это, может быть, и нехорошо с моей стороны, Семен? Как ты считаешь, может коммунист влюбиться, так сказать, по-беспартийному, как желторотый юноша? — И Саид-Али, взяв друга под руку, весело захохотал.

Они пошли по отлогому бетонированному берегу. По обеим сторонам арыка зеленели густые сады. В их глубине виднелись дома, глиняные дувалы, там кудахтали куры, оттуда доносились голоса людей.

На мгновение Саид-Али остановился и, помолчав, тихо промолвил:

— Я опустился до того, что и координаты этой Суламифи изучил, как трассу будущего канала: вон в том домике живет…

— Знаешь, Саид, что можно сказать о твоем признании? В жизни всему свое место и время. Я не знаю, кто она, но если замужем и разрешает себе…

— Довольно, Семен, все ясно: и место, и время, и другие признаки «морального разложения»… Давай лучше рассказывай о поездке, с чем вернулся.