Роман, написанный иглой

Рустам достал из ниши, где стопками были уложены книга, букварь Брайля, принадлежности для письма и присел к хантахте. Вскоре хрустко зашелестели толстые и плотные листы, дробно застучала ручка-игла.

Даже в Одессе, лёжа в клинике, Рустам не прекращал занятий. Врачи сначала хотели запретить ему это, но больной сразу впал в мрачное настроение, стал беспокойным и раздражительным, потерял сон. Особенно, когда услышал, что в клинику, к таким же, как и он, потерявшим зрение, ходит специальный преподаватель.

— Я хочу, я должен учиться, — твердил он на каждом обходе, — Вы не имеете права запретить мне это!

Врачи уступили, и вскоре он получил необходимые книги и письменные принадлежности.

Задания преподавателя Рустам выполнял со всей аккуратностью и усердием, на какие только был способен. Но особенно он любил читать, нащупывать чуткими пальцами сочетания точек, узнавать в них буквы, складывать их в слова. С каждым днём это давалось всё легче и легче. После двух месяцев беспрерывного и напряжённого труда Рустам мог уже довольно свободно читать с последних страниц букваря целые предложения. Хорошо освоил он и процесс письма-выкалывания. Занятия его никогда, чего с самого начала опасались врачи, не утомляли, потому что он находил в них непередаваемое наслаждение, окрыляющую радость возвращения в большой мир познания. Сбывались, становились реальностью давние его слова, звучавшие в госпитальном кошмаре терзающего мрака как заклинание: «Жить — это учиться, работать…» Пока он только учится. Но только — пока!

Вот и сегодня Рустам не изменил своей привычке, ставшей каждодневной потребностью. Пробежав пальцами по названию книги, он убрал руку и поднёс обложку к глазам, чтобы разглядеть те точки, которые обозначали так знакомые на ощупь буквы. Но тут же вспомнил предупреждение профессора о том, что ему нельзя пока перенапрягать ещё неокрепшее зрение, и быстро положил книгу на столик. Об этом же говорил и первый его учитель Шамурад Кучкаров. «Система Брайля, — предупреждал он, — разработана для того, чтобы читать и писать не обычным способом, не глазами, а пальцами. Только пальцами. Читать эти буквы так, как читают обыкновенное письмо, даже если зрение не совсем утеряно, категорически запрещается. Потому что для глаз вредно беспрерывное напряжение, когда на гладкой и светлой поверхности бумаги надо разглядывать едва приметные выпуклости, похожие друг на друг сочетания точек. Можно, конечно, понять человека, начинающего после лечения немного видеть. На радостях он отказывается от ставшего для него привычным способа писать и читать. Однако при этом рискует снова, и может быть навсегда, остаться слепым. Очень рискует…»

«Нет, риск в моём положении — мальчишество, непозволительная роскошь», — внушал себе Рустам, когда его снова подмывало увидеть то, что «видели» пальцы.

Лучше потренироваться в письме. Иначе задуманная книга так и останется в голове отрывочными мыслями, разрозненными сценками и образами, которые, если хотя бы начерно не перенести их на бумагу, тускнеют, теряют свежесть и жизненность. Рустам писал долго, до тех пор, пока у него не заломило от усталости руку и не начало сводить судорогой пальцы. Но за три-четыре часа почти беспрерывного труда он смог заполнить буквами-точками лишь две страницы.

Мало! Но ничего, раньше и того меньше удавалось. Следует больше тренироваться. В клинике Рустам полностью спланировал в уме свою будущую книгу, даже предварительно её «написал». Теперь надо поскорее закрепить в заветных точках, воплотить в слова, которые жгли сердце, просились к людям.

Работа Рустама преображала. Лицо его, будто повторяя отсвет ложащихся на бумагу картин и событий, то светлело, то застывало в суровом напряжении, то искажалось мучительной болью, то снова расцветало в счастливой улыбке.

До обеда он написал ещё несколько страниц и, отложив их в сторону, сам себе разрешил немного отдохнуть. Только он встал от столика, как в комнате появилась Мухаббат, прибежавшая с поля проведать их с сынишкой.

— Эх-хе, да тут работа прямо-таки кипит! — удивлённая и искренне обрадованная, воскликнула она. — А я — то думала, что мой муж изнывает в одиночестве от скуки.

Мухаббат подошла к столику, наклонилась и потрогала руками испещрённые точками листы бумаги.

— Нет, теперь мне скучать некогда, — не без гордости сказал Рустам, потом вздохнул и добавил: — Только, честно признаюсь, страшновато мне… Я ведь в жизни даже маленького рассказа не написал. Да что там рассказа, — простой газетной заметки… Как бы труд не пропал даром. Очень уж он дорог мне.