Роман Нелюбовича

Мы снова замолчали. Найти нужные слова наяву я тоже не смог. И всё-таки даже просто идти рядом с Анной было радостно. Я слышал её запах, её дыхание, чуть прерывистое, как будто волнительное, и мне хотелось думать, что это волнение вызвано моим присутствием.

Потянуло холодком, на тротуар упало несколько крупных дождевых капель. Анна прибавила шаг, я поспешил за ней. Капли стали падать чаще, биться об асфальт с глухим шорохом, и на школьное крыльцо мы уже вбегали. У входных дверей мы остановились. Дождь пошёл сильнее, на дорожках образовались лужи, и капли стучали по ним с каким-то непонятным яростным остервенением. Мигнула молния и небо ответило ей грохотом. Гроза! Осенняя гроза.

Анна повернулась ко мне.

— Отец рассказал, что случилось на том вечере.

Я насторожился.

— А что случилось?

— У нас не принято высказывать своё мнение столь откровенно.

— А как у вас принято?

Она посмотрела на меня так, будто я сказал пошлость.

— Знаете, оставим этот разговор.

— Не я его начинал.

— Хорошо, идёмте к детям.

Мы вошли в фойе. Пожилой охранник встретил нас задумчивым взглядом, как будто и не видел вовсе. Он сидел на табуретке у внутренних дверей и держал в руках раскрытую книгу.

— Здравствуйте, Фёдор Петрович, — поздоровалась с ним Анна.

Взгляд охранника встрепенулся, и он поспешно вскочил.

— Анна Геннадьевна, доброе утро! Зачитался немного, извините.

— А что читаете?

— Да тут, знаете…

Он показал обложку. Мне стало интересно, что ныне читают школьные охранники, и я шагнул ближе. На обложке красовался космический монстр, обвивающий щупальцами астронавта. Название было весьма впечатляющее «Удар из глубины», имя автора не говорило мне ничего, хотя фантастику я люблю.

Прозвенел звонок на перемену. Мы прошли через фойе к лестнице и поднялись на второй этаж. Навстречу выбежала стайка ребятишек, весёлых и разгорячённых. Увидев Анну, они окружили её, оттеснив меня к окну, и засыпали вопросами. Я скрестил руки на груди, ожидая, когда детская радость от встречи с учителем иссякнет. Дети любили Анну, и это неудивительно, ибо такую женщину не любить нельзя.

Я встал к окну полубоком. Дождь не прекращался. Капли бились об асфальт всё также яростно, заставляя лужи клокотать. Деревья поникли ветками; возле входа на школьный двор под большим старым клёном стоял мужчина. Я не видел его лица только серые брюки и край пальто. Что этот человек делает в такую погоду под деревом? Сумасшедший. Куда как проще перейти дорогу и спрятаться в магазине напротив или встать под козырёк крыльца. Но он почему-то стоял под клёном и, наверняка, уже вымок.

Снова прозвенел звонок, как же быстро кончаются перемены. Анна окликнула меня:

— Идёмте, Роман.

Когда мы вошли в класс, дети дружно встали, и Анна сделала жест, сажая их на место. Она прошла к учительскому столу, а я остановился у доски. Два десятка любопытных детских взоров обратились ко мне, и под их неприкрытым давлением я почувствовал, что краснею. Я с надеждой посмотрел на Анну, она улыбнулась краешком губ и обратилась к классу:

— Вот, дети, познакомьтесь, это Роман Евгеньевич Нелюбович. Настоящий пожарный. Он специально пришёл к нам, чтобы рассказать о своей героической профессии. Поприветствуем его.

Дети начали хлопать в ладошки, а я подумал: «настоящий», «героической» — какие слова… Если б они только знали, как бьёт мандраж, когда спускаешься в задымлённый подвал, не ведая, что там тебя встретит. Или когда входишь в дом готовый обрушиться, а идти всё равно надо. Какое тут, к чертям, геройство. Всё состоит из страха, и если кто-то говорит, что ему не страшно, он либо никогда не работал на пожаре, либо лжёт.

Я лгать не хочу, но и рассказывать этим детям правду тоже не буду, слишком многое в этой правде не вяжется с нарисованным в обществе образом. Я расскажу им что-то совсем простое или весёлое. В конце концов пожары бывают разные, и в большинстве своём они не так опасны, как я только что намалевал. Я расскажу им те самые истории, которые рассказывал Лене и Ульяночке, которые рассказывал маме, когда пытался прикрыть раны в душе и на теле. Расскажу то, что рассказывают мои боевые товарищи своим жёнам, чтобы ночами они спали спокойно, не думая, как там их мужья…

И я рассказал. Дети смеялись, иногда замирали от восторга, иногда снова начинали хлопать. Потом посыпались вопросы, которые чаще всего ставили меня в тупик, например, сколько надо потушить домов, чтобы в Пужанке кончилась вода. Я отвечал как мог — невпопад, с юмором — и это вызывало новые взрывы смеха. Анна реагировала на мои рассказы подстать ученикам, только делала это неискренне. Я мысленно вздыхал, а она, видя моё неверие, даже не пыталась что-то исправить.