Роман о Лондоне

Отправляясь с детьми на своей маленькой машине, он прихватил один-единственный чемодан.

Тогда госпожа Крылова известила ливерпульскую полицию. Только на следующее утро оттуда сообщили, что Крылова нет ни в одной больнице города и не обнаружено по его старому адресу. И детей, естественно, тоже.

Наступила всеобщая паника. И тут госпожа Крылова услышала от шефа полиции, что накануне на аэродроме видели улетающего в Париж мужчину с двумя детьми. Может быть, это тот самый доктор? С ним были мальчик и маленькая девочка. А вскоре и ей, графине, донесли, что Крылов с детьми был в Праге и сразу же куда-то уехал. Вероятно, в Россию?

Это известие потрясло русских эмигрантов.

И сам Репнин дня два ходил ошарашенный: как же это случилось? Он недоумевал: как Крылову удалось все это устроить? Поражался и тому, что в то самое время ездил с женой доктора в Ричмонд.

И еще поражало его, что он не перестает вспоминать, как хороша она была на льду. Он вспоминал, как эта миссис зазывала его в Корнуолле к себе, в Труро, и как здорово он удрал от нее в Ричмонде.

Все выглядело крайне странным, и все его поражало. Однако в последующие дни в связи с супругами Крыловыми возникли некоторые неприятности. К нему заглянула госпожа Петерс, и они долго беседовали с ней в клубе того дома, где он жил. Она рассказала, что госпожа Крылова, услышав, что супруга с детьми видели в Праге, разрыдалась. Ходит с распущенными волосами, будто помешанная, и не хочет выходить из дому. Ведет себя как сумасшедшая. Ищет детей.

Плачет.

Без конца обращается в Красное посольство и требует вернуть ей детей. Он бы, встретив ее теперь, не узнал — так она осунулась и подурнела. Совсем не спит.

На следующий день Репнина пригласил к себе адвокат госпожи Крыловой, любезно попросив его ответить на ряд вопросов в связи с супругами. Предупредил, что Репнин должен будет давать показания и на суде. Было ли ему что-либо известно о намерениях доктора забрать у матери детей? Госпожа Крылова убеждена, что он знал об этом! То же заявил и Сорокин. Репнин посетил доктора в больнице за день до похищения детей. Знал ли он о связях доктора с Красным посольством? Что произошло у Репнина с Комитетом? Убеждал ли он доктора возвращаться в Россию? Такой вопрос ему зададут и на суде. Госпожа Крылова утверждает, что он уговаривал ее мужа вернуться в Россию.

Репнин едва сдерживал бешенство и отвечал адвокату, не скрывая иронии. Сущим безумием представлялось ему, что в те дни, когда он остался один в Лондоне, у него не выходило из головы воспоминание о роскошном теле женщины, которая теперь плачет о своих детях, которая упорно навязывалась ему в любовницы в Корнуолле и выглядела такой привлекательной несколько дней назад, на катке.

Ее фотографию напечатали в газетах, как и фотографию ее русского супруга, который выкрал из дома детей и дал ей, англичанке, публичную пощечину в Польском клубе. На газетных фотографиях Крылов напоминал известного русского актера в роли Фальстафа, а она — шотландскую трактирщицу, которую Репнин встречал в пивном баре, в Шотландии, во время войны. В этот бар он часто заходил в обществе поляков, конвоированных вместе с ним из Португалии. А сейчас, стоило ему, уставшему от блужданий по Лондону, где-нибудь присесть, как эта чародейка на льду тут же возникала перед глазами. Напрасно он пытался скрыть это от самого себя. Напрасно себя стыдил. Он сбежал от этой женщины в Ричмонде, потому что почувствовал к ней неудержимое влечение. И понял, что все время она с нетерпением ожидала отъезда Нади в Америку. Разве это не безумие?

Неожиданно ему пришла на память чемпионка в танцах на льду, которую много лет назад он видел в Париже и которую потом встретил в Лондоне, в театре, когда скитался в поисках заработка…

И сразу же, в каком-то помешательстве, начал припоминать, что очень давно, совсем молодым человеком в Санкт-Петербурге страстно провожал глазами ту, что являла собой настоящего прекрасного умирающего лебедя в России, которой уже нет, но которую он еще застал в юности. Он вспомнил умирающего лебедя Анны Павловой. Может быть, это воспоминание было для него лишь поводом затосковать о другом огромном лебеде, распластавшемся на воде? О Санкт-Петербурге, где прошло его детство и юность?

И для этого надо было прожить столько лет?

«Да, князь, именно для этого, — услышал он смех Барлова. — Только для того, чтобы бессмертной, в далеком прошлом жила та, одна-единственная, в снегах России. Слава Богу».

Он слышал, явственно слышал, как смеется и шепчет, ему в ухо покойный Барлов. Стареете, князь. Не разбираетесь уже во всем этом, и в лебедях тоже. Эх, князь, князь. Не осталось больше для вас лебедей ни на сцене, ни на льду, нет и Анны Павловой, и никогда уже не будет. Нет и той, которая каталась на ледяной арене в лондонском театре. Осталась лишь эта, что сама предложила вам себя в Ричмонде, когда Надя уехала так далеко.

Анна Павлова. Санкт-Петербург. Воспоминание — это единственное, что нам остается. От всего, что было прекрасно и что миновало.

ДЕД С ШЕСТЬЮ СЫНОВЬЯМИ