Роман о Лондоне

И хотя никто не слышит этой переклички, Репнин тяжело дышит от незримой схватки с Лондоном, как бы пытаясь вырваться из чьих-то рук, которые его душат, и сам стараясь до кого-то дотянуться. Очнувшись, он рывком отодвигает оконную занавеску, и Лондон, размыкая свои удушливые объятия, опадает, как тряпка. Но вот показался вокзал — возможно там ждет его Надя? Поезд лавировал в лабиринте рельсов, расползавшихся, подобно насекомым, от этого Вавилона нашего времени, и лишь поскрипывал на стрелках. Наконец он вобрался под стеклянный купол вокзала, черный от копоти, и затормозил. Репнину подали, как положено здесь инвалидам, маленькую коляску на колесах. На этих колясках парализованных провозят по перрону к выходу или к машинам. В конце пути поезд останавливают чугунные буфера, и местным поездам порой случается со всего маху в них уткнуться, отчего пассажиры валятся с ног. Поднимается смех. Со скорыми поездами, как этот корнуоллский экспресс, такого не бывает. Его ведут с большой осторожностью.

Экспрессы, следующие из Лондона к океану, слишком дороги.

Скорый поезд, прибывающий с моря, откуда люди возвращаются после отпуска, обычно дожидается толпа родных и знакомых. И длинный хвост такси перед вокзалом. Но вот поезд останавливается, и пассажиры начинают спрыгивать с подножек. Англичане встречают прибывших с тихим достоинством, не торопясь кидаться ни к мужьям, ни к женам, ни к знакомым. Здесь не приняты театральные поцелуи, англичане еще издали сердечно приветствуют друг друга поднятыми зонтиками. Носильщики и те сохраняют безмолвие. И вдруг Репнин увидел в толчее Надю. Она пробиралась к поезду в пальтишке персикового цвета, в черной шляпке. Издали увидела его и помахала рукой. Лицо ее светилось радостью. Бледное лицо этой женщины, мелькнувшее в вокзальной полутьме, было единственным светом в жизни этого русского, всем, что у него осталось. И он еще раз поразился ее красоте, увидев ее близко. Она летела к нему, легкая, восторженная. Она похудела и стала от этого еще красивей. Ее волосы цвета старинного русского золота выбились из-под черной шляпки и спускались на правое ухо, а зеленые глаза смеялись.

— Коля, милый Коля, — сказала она, поравнявшись с его окном.

На секунду лицо ее исказилось, когда она увидела коляску, которую служители вытаскивали из вагона, между тем как он ловко спускался с подножки со своей гипсовой ногой. Она побледнела и провела рукой по лбу, словно отгоняя от себя тяжелое видение, только что явившееся ей. И быстро взяла его под руку. Она прекрасно держалась и не плакала.

И только когда она целовала его, он ощутил вкус слез на ее задрожавших губах.

Посмеиваясь над намерением перевозить его в инвалидной коляске, Репнин с нарочитой бодростью зашагал к такси. Стоя, расплатился с носильщиком, демонстрируя свою способность обходиться без посторонней помощи. И, открыв дверцу, полез в такси следом за женой, вцепившись в палку, чтобы она ненароком не выпала из рук. Его жена назвала шоферу их новый адрес. И пока они проезжали какими-то улицами, торопясь рассказала ему, какие страшные несколько минут пришлось ей пережить. Она узнала, что с ним произошел несчастный случай, ей сообщили об этом по телефону, но она не поняла, о чем идет речь. Думала, он сломал себе ногу. (Только этого нам недоставало! — поневоле пришло ей на ум.) Звонила какая-то англичанка, и Надя могла лишь разобрать: «His Ekillis tendon is gone». Она не поняла, что у него порвалось ахиллово сухожилие. Наконец, к телефону подошел какой-то русский. Он-то ей и растолковал, что, в сущности, ничего опасного нет, но потребуется операция.

— Это был доктор Крылов! — сказал Репнин.

— Но как это все-таки странно, «ахиллово сухожилие»! Не правда ли, ужасно смешно? — повторяла Надя.

Репнин молчал.

Перевод Т. Вирты.

КНИГА ВТОРАЯ

СЕСТРЫ НАШИ КУРИЦЫ И БРАТЬЯ СВИНЬИ

Переезд из Милл-Хилла в Лондон явился для Репнина и его жены огромной переменой — такие перемены случаются только во сне. В Милл-Хилле они жили очень уединенно. Теперь, переехав в Лондон, снова очутились среди Вавилона, который три года назад навсегда покинули. Между тем, по мнению старой графини Пановой (Репнин смутно помнил графиню по русской церкви), это было необходимо. В Лондоне, говорила она, прежде всего надо иметь то, что называется приличный адрес. Англичане предпочитают все дела совершать посредством писем. Пишут и пишут письма. (Королева Виктория, говорила Наде графиня Панова, общалась со всеми только письменно. Даже со своими министрами. Даже со своим сыном. Живя с ним в соседних комнатах.)