Роман о Лондоне

Сняв пальто, Репнин подошел к пульту своего дирижерского стола, на котором кто-то уже разложил амбарные книги, журналы, счета, ручки, поставил чернильницу с красными и синими чернилами. Не видно было обычной стопки свежей почты. Он лишь заметил прислоненный к чернильнице белый конверт.

В подвале царила странная, мертвая тишина.

В те дни в подвале было холодно, но не был включен ни электрический камин, покрытый пылью, ни маленький рефлектор возле его стола. Согласно обычаю, принятому в английских банках — в том числе и в самых крупных, — годовой отчет следовало представлять в конце ноября. Леон Клод уже поджидал его, вдыхая аромат мимоз где-то в Монако.

Только тут Репнин заметил, что отчета, составлением которого он в те дни был занят, нет в ящике стола. Машинально он стал читать оставленное у чернильницы письмо.

В письме сообщалось о его увольнении.

Шаблонными, суконными фразами, принятыми в деловом мире, доводилось до его сведения, что — как ему и самому известно — предприятие переживает трудности и вынуждено сократить собственные расходы. Его увольняют с первого января (хотя предусмотренный законом для подобных случаев срок, как известно, всего неделя). Принимая во внимание его добросовестный труд, в знак благодарности ему будет выплачено жалованье за все время до указанного дня увольнения с тем, что, вынужденный подыскивать новое место службы, он может прекратить выполнение своих обязанностей немедленно. За месяц до официального увольнения. От него не требуют — в этом нет необходимости — введения в курс дел его преемника.

И правда, в конверте оказались деньги за четыре недели вперед — двадцать восемь фунтов. Пораженный Репнин извлек их, иронически улыбаясь. Кровь прилила к голове, но он был спокоен. Значит все произошло так, как ему предсказал итальянец. Увольнение. Письмо подписано Робинзоном, а предварительно младшим Лахуром, который в тот день в мастерской отсутствовал.

Итак, он уволен, хотя еще не проработал здесь и двух лет. Несколько минут Репнин сидит, молча, за столом, подпер голову руками, потирает лоб, будто хочет освободиться от навалившейся на него тяжести. Ни о чем не сообщает итальянцу за перегородкой.

Затем встает. Открывает ящик стола. Там лежат квитанции об уплате налога и одна строго секретная книжка «Союза владельцев лавок» этой улицы, куда в алфавитном порядке ежемесячно заносятся фамилии клиентов-должников. Не погасивших долги. Каждая лавка, входящая в этот «Союз», а также все прочие лавки на данной улице, должны извещать коллег о клиентах, уклоняющихся от выплаты долга. Все это строго секретно. В книжке написано, что в ней содержатся только самые необходимые сведения. Указывается и номер телефона, куда о подобных клиентах следует сообщать.

Это тайна. Книжку и налоговые квитанции он кладет в отдельный большой конверт. Передаст их на подпись дочери Робинзона, наверху. Вернет ей и деньги. Не желает их брать. Надевает пальто, хочет уйти, не прощаясь.

Уже в пальто передумал. Забирает банкноты. Он имеет на них право. На эти деньги они смогут прожить целый месяц. Наде он ничего не скажет.

С фотографии на стене улыбается ему родоначальник здешнего дела — Лахур.

У лестницы снова столкнулся с Зуки. Тот, говорит, — все знает. Знает, что это за письмо. Знает, что Репнин уволен. В Лондоне все получают такие письма, кто раньше, кто позже. Для Репнина еще сделали исключение. С ним еще хорошо обошлись. Так распорядился Леон Клод. Уволили троих рабочих, а подобные письма ожидают и других, только еще не известно, кого именно. Маркиз, конечно, найдет другую службу. (Раньше итальянец никогда не называл его «маркизом».)

Репнин минуту-две молча слушал этого человека, затем протянул руку и сказал, что уходит. Итальянец спросил, не намерен ли он ответить на письмо? По закону можно его обжаловать. Как он думает ответить на письмо?

Никак. Совершенно никак. Он благодарит за предоставленный ему четырехнедельный срок. Говорить не о чем. Зуки он желает всего хорошего. Он со своей мандолиной часто скрашивал существование в этом подвале. Просил передать привет мисс Мун и, если можно, Сандре. Они очень красивые девочки и очень милые. И прекрасно себя ведут.

Тогда итальянец спрашивает, не хочет ли он хотя бы дождаться Робинзона? Молодой Лахур не показывается в лавке уже два дня. Может быть, хотя бы передать ему привет?

Незачем. Это и так подразумевается. И Робинзону тоже не надо. Я думаю, говорит Репнин (I think), и это ни к чему.

Затем не спеша поднимается по лестнице в канцелярию.

Попросил дочь Робинзона передать отцу, что письмо он получил. Оставляет ему секретный пакет. Если отцу потребуется еще что-то — номер телефона и адрес ему известен. А ей хочет пожелать счастливых рождественских праздников. Happy Christmass.

Она покраснела до ушей. Таков, говорит, в Лондоне обычай. Жаль, что он не хочет дождаться отца, но она, — разумеется (of course), все отцу передаст.

Репнин после этого вышел.