Он неподвижно сидел, глядя на рельсы метро, сверкавшие при выходе из туннеля и терявшиеся в темноте на другом конце перрона. Заслышав грохот подходящего поезда, достаточно сделать один шаг, вниз, на рельсы — и наступит конец всему.
Как это было бы прекрасно.
Около половины третьего он через лазейку вернулся в подвал. Поднялся в комнату, где коллекторы пили чай. Никто не спросил его, где он был и куда собирается. В подвале, словно в гробнице, царил покой. Репнина поразило состояние сортира. Грязища, ужасно.
Мистер Стро еще не возвращался.
В комнате один из коллег налил ему чашку чая, но булочки не предложил. Спросил, запомнил ли он дома, по которым на этой неделе им со Стро придется ходить. Остальные сейчас работают в другом месте. Через неделю и его туда переведут. Со временем привыкнет.
Около половины четвертого все принялись за упаковку.
Это делалось внизу за длинным столом, в подвале. Люди работали стоя, перебрасывались шуточками. Один из них ухитрялся одновременно с работой читать разложенную на столе газету. Пачки, иногда и довольно тяжелые, продвигались по столу, а затем их выносили через тот проход на улицу, где уже поджидала машина.
Работа была нетрудной, но когда за нее взялся Репнин, все дружно рассмеялись.
Сложность заключалась в том, как завязывать узлы. По нескольку на каждой пачке. Вся соль была именно в узлах. Ему показали, как это надо делать. Примерно так же, как вяжут морской узел. Это быстро. Не трудно. Нужно только приноровиться. Репнин старался, но у него ничего не получалось.
Он был смешон.
С удивлением все следили за тем, как он завязывал пачки, а потом, не скрывая смеха, забирали пакеты из его рук.
После пяти «комби» отвез упакованные книги на ближайшую почту. Мистер Блюм подозвал Репнина и напомнил, чтобы завтра он явился прямо к нему. Начнет самостоятельную работу.
Немало прошло времени, прежде чем Репнин в тот день добрался до дома. Каким-то туманом заволокло весь Лондон. Сгустились сумерки, ноги подкашивались, будто он тоже инвалидом вернулся с войны. Ему казалось, хотя он всячески старался разуверить себя в этом, что откуда-то до его слуха доносится печальная русская песня. Чепуха. Он еле плелся, опустив голову. Начало накрапывать.
В комнате на восьмом этаже Нади не оказалось. Некоторое время он стоял у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. На улице совсем стемнело, и в Лондоне вспыхнули фонари, замерцавшие повсюду в вечерней тьме. Когда вернулась жена, ужин уже был готов. Он накрыл для них маленький раскладной столик. В какой-то момент подумал, что, пожалуй, было бы куда лучше поискать в Лондоне место повара, и эта мысль вызвала на его лице глупую блаженную ухмылку, так и не сходившую в продолжение всего ужина. Однако жене он решил ни о чем не рассказывать.
Сказал лишь, что начал работать в одном из солиднейших лондонских книжных магазинов, что пока удовлетворен, хотя временно получать будет несколько меньше, чем рассчитывал.
А Надя твердила одно: денег, мол, сейчас у них достаточно, и она бы предпочла, чтобы он вообще нигде до ее отъезда не работал. Ей хочется эти три месяца прожить с ним так, как будто они только что поженились.
Теперь Надя возвращалась домой всегда веселая.
Репнин, однако, побледнел, когда она сказала, что ей хочется как-нибудь зайти в магазин и взглянуть на него со стороны. Как совсем посторонняя. Купила бы какую-нибудь французскую книжку и только улыбнулась. Изобразила бы, что его не знает. Как будто они никогда прежде не встречались.
Репнин возразил — это глупости, так в Лондоне не поступают. Это два совсем разных мира. Семья и работа. Да, это два разных мира, и такими они остаются для людей в течение всей их жизни в Лондоне.
Тогда она признается, что уже проходила возле этого магазина. На витрине видела несколько книг в богатых переплетах. Одна была — огромная и тяжелая.
Репнин как-то странно смотрит на жену. Ей кажется — смотрит с ненавистью. Затем испуганно слышит, как он произносит, тихо: да, да,
ОТКРЫТКИ СО ВСЕХ КОНЦОВ ЕВРОПЫ
На следующий день Репнин просыпается разбитым и подавленным. Еще раньше он решил отправиться в свой новый подвал в свитере и костюме, которые носил в школе верховой езды в Милл-Хилле. Жена наблюдает за ним изумленно. Говорит — так не годится. По ее мнению, мужчины и женщины в лондонских магазинах одеты весьма элегантно. Он совершает явную ошибку. Что подумают о нем его новые коллеги? Во французском отделе?
Для него главное было выждать, пока она не уедет к графине, и затем уж самому ехать в книжный магазин. Точно так же незаметно хотел он проскользнуть в своем костюме мимо привратника. В доме, где они сейчас жили, в доме с хорошим адресом, никто не появлялся одетым как конюх.