Роман О Придурках

Другой смысл имелся у самих алкашей. Смысл чисто прикладной. Отстойник от слова отстоять. Как смену на коксохиме, или у мартеновской печи, или… Стульев в рю-мочной не было, высокие столики на гнутых ножках из ме-таллического прутка в количестве пяти штук, за каждым спокойно могут стоять, пока не набрались, — да хоть сколько, хоть десять, только кружок поширше да тянуться подальше. А вот если уже набрались, и пьяным рылом в тарелку, тогда и четверым тесно, хотя и здесь вполне де-мократично и любому доступно. Ни фамилии не спросят, ни возраста. Достаточно настрелять у прохожих десятку или насшибать по кустам пустых бутылок, которые тут же у магазина и обменивали на мелочь, и ты встречен широ-козадой Тоськой с примерно такой же улыбкой на круглом луноподобном лице. "Кормильцы", — ласково и за глаза на-зывала она обитателей отстойника. И то правда. С каждого принятого червонца один малюсенький рубль законно шел в ее собственный, ни директору, ни налоговой, ни даже сожителю Кольке не подотчетный карман. Всех местных знала поименно, про многих могла рассказать больше, чем они о себе ведали. Были среди постоянных особо доверен-ные, кому она спокойно наливала сто грамм в долг, нико-гда не записывала, полагалась на собственную память и честность алкашного народа, знала, в следующий раз при-дет, перво-наперво должок вручит с извинениями и благо-дарностями, ну и, как без этого, примет свои законные, душой востребованные. Эти же, постоянные и особо дове-ренные, за порядком добровольно-осознанно наблюдали: в любую минуту совершенно бескорыстно на подмогу при-дут, конфликт погасят и с баламута за успокоение обяза-тельно поимеют.

Пытались рюмочной и другие названия дать, в надежде, что за лучшее премируют или хотя бы авторское свиде-тельство вручат. Были варианты типа: "Зверинец", "В ми-ре животных", "У Тоськиной соски", и даже "Соски у Тоськи", но они, слишком прямолинейные, одинаково ос-корбляли утонченный слух и той и другой стороны, и зате-рялись в пыльных архивах как заслуженно неизбранные.

Как и во всяком подобном заведении, в отстойнике имелся свой старшина. Большинство постояльцев носили скромные низовые имена: Глаз, Фикса, Синяк, Фуфло, Мокрый, Бычок, Пацан и тому подобное. Старшину не по возрасту звали Батей, либо просто Александром Иванови-чем. Кликуха эта и следовавшее за ней положение неглас-ного вершителя судеб, смотрителя порядка и для многих не один раз папы родного, стоила среди алкашни многого. Стоила уважения, послушания и готовности пойти за спо-койствие пахана под молот кулаков и на ржавые ножи. А он, самый молчаливый из всех, самый незаметный, и в то же время самый живой умом и странными словами, выте-кающими из него, стоило ему заговорить своим тихим го-лосом, завсегда старался отодвинуться в сторону, пропус-тить вперед торопыгу либо наглеца, только глазом пове-дет, и опять нет его. Он даже не стремился узурпировать свою власть, подчинить тех, кто давно подчинился, пода-вить тех, кто еще мог сопротивляться. Принимал от кодла малую благодарность в одном виде — место за крайним к прилавку столиком, наиболее защищенное от сквозняков и чужих глаз, даже в отсутствие Бати старались не занимать. А если и решится какой залетный встать в уголке, подой-дут тихонько да и шепнут на ушко, занято, мол, мил чело-век, не перейдете ли добровольно осознанно за соседний столик. Понятливому иного совета и не надобно, непонят-ливому чего-нибудь и показать могут, мало — и пиджачок порежут, глазом не моргнут.

Батя — он в отстойник приходит не по расписанию, а по потребности души, а, значит, в любой момент заявиться может. Войдет тихохонько, встанет в свой уголок, а его уже поджидают молодые ребятки — вон у музыкального киоска стоят стайкой, музыки слушают да горящими глаз-ками добропорядочных людёв насквозь прожигают. Тут же, едва завидев отца родного, один срывается к Бате, здо-ровкается, наклонив голову с вытянутой вопросительно шеей. Батя кивнет в ответ, вроде как признавая за своего, значит все в порядке, жданки закончились. Через малую минутку перед ним полный стакан чистой как слеза мла-денца водяры стоит, а подноситель в карман Бати лезет и десятку за водку приподнесенную демонстративно забира-ет. Вроде как самому Бате западло в общей очереди стоять и покупать еённую, как все делают.

Батя первый стакан традиционно сам выпьет, потрясет смоляным чубом, разгоняя засевшую по мозговым клеткам похмельную болезнь. Второй и последующие, а их за вечер ему за его собственные червонцы услужливые мальчики немало покупают, обязательно с дружками ополовинит.