Роман О Придурках

— Скажите, а почему это должен сделать я?

— Что вас смущает?

— Зачем умыкать во время праздника, людям настроение портить?

— Этого я не знаю, — ушел от правильного ответа товарищ майор. — Это приказ сверху. Могу только предполагать. П-т полюбил ваши края, а кому-то это не нравится. Кто-то лапу на комбинат давно положить возжелал. А тут президентская любовь. Умыкнут здесь, вся страна обидится и можно со спокойной совестью в качестве откупа комбинат передать в другие частные и честные руки.

— А вы уверены, что те, которые частные, честные?

— Да уж в любом случае честнее нонешних, — выдал свою личную и главную секретную тайну Барбосятинов. И даже микрофонов не испугался. Смелым стал перед лицом скорой смерти? Или согласовал с руководством пределы откровений?

— Знаете, что? — просиял от пяток до затылка Лосев-Рогатов. — Успокоили вы меня. Я ведь думал, один я так думаю. Потому и сомневался — стоит ли? — камни с души профессор снял прямо здесь, в кабинете, ровной кучкой сложил их под столом и встал в боевую стойку. — Ну-с, учите, товарищ майор, как мне, старому и больному, достойно провести такую большую операцию.

— Вы не один, профессор. Я с вами, — признался товарищ майор и живо представил могильный камень с его фамилией и выбитым об угол последним зубом. — Мысленно, — поправился он. — Все для вас разработал. В деталях, — и передал целую горсть вырезанных из цветного картона квадратных кругляшков.

— Спасибо! — профессор промокнул два хлынувших от избытка чувств ручья из обоих глаз о рукав заботливого товарища майора.

— По моему гениальному плану всю работу за вас выполнят ваши дорогие и где-то даже любимые аспиранты.

— Может, без них справимся? — профессор забеспокоился, но почему-то только о любимых. — У вас у самих штат большой, прекрасно всяким подлостям на нас, смертных, обученный.

— Штат-то большой, да рожи у наших шибко специфичные. Их за версту любой журналюга расшифрует и подставу почует. А нам правдоподобность нужна. И чтобы обязательно протест народа обозначить, так сказать, семяпроизвольное выплескивание.

— Народный гнев?

— Во-во! Именно! Пообещайте зачесть им участие в операции как производственную практику, или как первую главу научной работы, — посоветовал разработчик.

— Думаете, они согласятся?

— А вы им предложите игру, ну, скажем, ультиматумы составить и П-ту предложить.

— Нет, они у меня глупостями не занимаются, они у меня диссертациями озабочены. У них свободного времени в такие игрушки играть совсем нисколько нет.

— Дак, это… как же я о главном-то забыл! — Барбосятинов громко вскочил со стула, заскакал по кабинету, дробно цокая копытами сорок не первого размера, выхватил шашку из… потом вспомнил, что шашку ему выдать забыли, а ножны остались в раздевалке. Но это ничуть не смутило его, вместо шашки можно и просто рукой помахать, а свист воздуха изобразить обветренными в сражениях губами. — Диссертации ваши! Дис-сер-тации! В них же самое главное! В них это… ну, которое… зарыто… да ладно, чего вспоминать, мы вам просто так завернем…

И товарищ майор честно, в пределах своих полномочий, рассказал ошарашенному профессору, что фуфловые диссертации о подземных пещерах, которые они много лет разрабатывают, не совсем фуфловые. Иногда очень даже наоборот.

Три дня и три ночи длился рассказ товарища майора. Он демонстрировал, в том числе из толстой и тяжелой папок, давал понюхать и пощупать. Оба не спали, не ели, не пили, из кабинета не выходили. В конце концов обнялись и прониклись глубокой любовью. Осталось только догадаться, кто к кому и насколько сильно.

На исходе третьих суток откровений Лосев-Рогатов засветился как елочная гирлянда.

— Ну, это все меняет! Если дело так поворачивается… да мы ему к нам, на наши… по нашим проектам… заводы, такую экскурсию! С такими моими девочками! С банькой! И вы, товарищ майор… не стесняйтесь… к нам можно и без денег… запросто. Главное, чтобы 'из широких штанин, значит, дубликатом, понимаешь ли, бесценного груза '…

— Гениально сказано! Спасибо! — прослезился никем еще так сильно и много не любимый Барбосятинов. — Вы хоть и профессор, а иногда ничего себе.

ПОДЛЕНЬКИЕ ПЛАНЫ

Впервые за пятьдесят четыре года своего случайного научного существования Лосеву-Рогатову привелось быть полезным. Особенно сейчас, когда ступил и по своим собственным испачканным ботинкам, по знакомому с детства запаху, понял — куда. Теперь он не один, теперь мощная организация за его спиной стоит и взведенным пистолетом в девственный бок ненавязчиво, но ощутимо и больно тычет.

Так и сказали профессору:

— Вы наш человек. Мы с вами как альпинисты в горах, одной веревочкой связаны. Вы, как слепой ведомый, завсегда теперь внизу, под нами. Представьте на миг, что веревку вдруг обрезали. Не важно кто — вы, мы или стихийное бедствие. Важно другое — кто из нас двоих в пропасть упадет? Представили? Нет, кричать не надо, еще не больно. Достаточно всегда помнить про веревку и пропасть. И про то, что так будет с любым предателем, который юлить с нами попытается.