Роман Равдин

-- Есть, сэр. Я поставлю несколько скрытых излучателей. Человек,

попадающий в поле их действия, утрачивает часть памяти. Он моментально

забывает, зачем пришел сюда. После неудачных попыток вспомнить, человек

вынужден уйти. Через два-три дня его память восстанавливается без изъяна.

-- И тогда он опять пойдет? Нет, доктор, давайте лишим его памяти

навсегда. Такое излучение нам, пожалуй, подойдет!

-- Но это опасно для сотрудников лаборатории. Не исключен несчастный

случай...

-- Ну, знаете, если какой-то растяпа и попадет, потеря для нашего

концерна не будет велика.

-- А если я?

-- Вы -- другое дело,-- усмехнулся Босс.-- Мы слишком много вложили в

вас, Притт, чтобы не заботиться о вашем здоровье. Совет, очевидно, примет

ваше предложение. Ведь для концерна безразлично -- взорвут ли вас вместе с

лабораторией или вы попадете в дом умалишенных -- разницы в убытках не будет

никакой.

-- Спасибо за откровенность, сэр,-- кисло улыбнулся Притт. За несколько

лет работы в концерне он, кажется, должен был привыкнуть к манерам Главного

босса -- подчеркнутой деловитости, временами доходящей, вот так же, как

сейчас, до цинизма.

Вначале ему именно это и нравилось: никакого плутовства, четкая, почти

математическая точность мысли, чувств, желаний.

Босс иногда шутил, обладая достаточно развитым чувством юмора. Но все

же эта слишком откровенная прямота коробила даже далекого от сантиментов

Притта. Он не боялся своих хозяев и внутренне не испытывал к ним ни

малейшего почтения -- знал, что нужен им больше, чем они ему. Ради науки он

пошел к ним в кабалу. Ради науки он живет. До сих пор его мечтой было

выполнить заказ концерна, получить все, что оговорено в контракте, и

отдаться самостоятельной, не зависимой ни от кого работе, как Маргрэт. Он ей

завидовал. У нее было полутора- миллионное наследство от дядюшки из

Кливленда и еще кругленькая сумма за удачно выполненный заказ братьев

Салливэн. Как-то года два назад Маргрэт посетила его холостяцкую квартиру и

предложила ему руку и сердце. Конечно, особой страсти он к ней не испытывал,

но питал добрые чувства. Впрочем, и как женщина она, пожалуй, даже нравилась

ему.

Еще она сказала: "Мои деньги позволят нам несколько лет работать

самостоятельно. Я хочу иметь не только мужа, но и коллегу. Думаю, ты

разделяешь такой взгляд на вещи".

Да, лучшей подруги жизни ему теперь не найти... Но тогда они не

договорились. Маргрэт требовала, чтобы он немедленно включился в ее работу.

А он дождаться не мог, когда начнет воплощать в жизнь свою идею, и казалось,

что этот день совсем близок...

День, когда он вернет Дэвиду Барнету облик человека, выпустит его на

свободу из рабства, чудовищней которого еще не знало человечество во все

свои самые страшные времена. Истории известно превращение человека в

бессловесное тягловое животное, в исполнителя любой воли господина. Но во

всех случаях в рабстве находилось тело человека. Только с помощью

религиозного фанатизма или угрозой телесных страданий, стра- хом смерти

можно было частично подчинить себе и мозг раба. Но у мозга оставалось право

прекратить свою жизнь, если рабство казалось ему невыносимым...

Здесь в рабстве находился только мозг. Тела вообще не было. Оно давно

тлело в могиле, на которой лежит плита из черного лабрадора:

"Дэвид Уильям Барнет. Профессор математики. 1986-- 2018".

Лучший и, пожалуй, единственный друг Притта со студенческой скамьи.

Подвели его тормоза, когда он, любитель быстрой езды, врезался на своем

"супер-электро" в тяжелый грузовик, прозевав его стоп-сигнал. Голова и

грудная клетка, благодаря привязной системе, уцелели. Но нижняя часть тела и

ноги были раздроблены сорвавшимися аккумуляторами.

По странному стечению обстоятельств катастрофа случилась примерно через

месяц после того, как Притт заявил на заседании наблюдательного совета

корпорации: "Для выполнения вашего заказа мне нужен живой человеческий

мозг".

Его лаборатория уже две недели находилась в готовно- сти номер один,

поддерживаемой круглосуточно -- саркофаг, готовый принять живой мозг,

извлеченный из черепной коробки, кроветворные машины, готовые питать его

соком жизни, и десятки других аппаратов и приборов, предназначенных

поддерживать температуру, давление и все другие параметры серого вещества.

Бригады врачей-реаниматоров дежурили, сменяясь возле операционной

барокамеры.

Джоан Барнет немедленно вызвала Притта по телефону и умоляла сделать

"что-то", "заморозить, законсервировать" беднягу, пока медики придумают, как

спасти исковерканное тело ее мужа.

"Решайся,-- сказал он себе.-- Или -- или. Другого случая может не быть.

Голова блестящего математика, аналитика... Такие головы на дорогах Штатов не

часто находят..."

Пауза затянулась, и он извинился перед Джоан, попросив минуту на

размышление. Его мучил один вопрос: сумеет ли он работать с Барнетом, то