Роман. Разрываемые

— Еще есть несколько минут. Я пока не готова расстаться. Если я выйду сегодня чуть позже из больницы, ничего страшного, водитель подождет, — она поворачивается на бок и утыкается лбом мне в грудь. — Сегодня ведь последний раз и я хочу взять тебя побольше.

Мягким движением руки поднимаю ее голову, пальцы путаются в шелке ее волос.

— Нам удалось сохранить в тайне эти встречи, и не нужно рисковать сейчас.

Я тяжело вздыхаю, утыкаясь лицом в подушку в попытке подавить стон отчаяния. Эти недели пролетели слишком быстро. Ее лечение подошло к концу. И хоть оно мнимое, нам приходится соответствовать стандартному курсу лечения, чтобы не вызвать подозрений. Было бы странно, если бы оно продолжалось дольше положенного.

За это время ничего не изменилось. Илья по-прежнему не достал мне никакой нужной информации, а я не придумал никакого плана, который не базировался бы на импульсивных отчаянных идеях. Похищение, инсценирование несчастного случая со смертельным исходом Евы (об этом я даже думать не хочу), побег... В конце концов просто взять и выстрелить ему прямо в голову. Я знаю, где у отца хранится оружие. И знаю, какой из пистолетов зарегистрирован, а какой нет. Пару раз я был очень близок к осуществлению этой идеи. Но так нельзя. Это все не то.

— Тебе пора, — сердце ноет, но я вырываю из себя правильные слова, хотя на самом деле хочу закричать «Останься» — Если что-то случится, звони на номер своему гинекологу. Она передаст все Насте, а та мне. Это самый безопасный вариант связи.

Пока мы одеваемся, за окном начинается дождь. Крупные косые капли барабанят по стеклу. Небо словно оплакивает нас.

Скоро февраль, и кажется, что до весны совсем недалеко. На самом деле целая вечность.

*****

Еще три недели спустя

Ева

Усевшись на ковер около манежа, где Ной увлеченно играет, я кручу в руках книгу, но не могу сосредоточиться на чтении, буквы предательски разбегаются прочь.

Три недели света с Романом пролетели как вспышка.

Три недели без него тянутся мучительно долго.

Я скучаю по нему так сильно, что не выразить словами.

Заглядевшись в окно на открывающийся вид быстро проплывающих по небу серых туч, гонимых порывами февральского ветра, я вздрагиваю, когда уютную тишину комнаты разрезает внезапный трескучий щелчок дверного замка.

— У меня для тебя подарок, — говорит он сухим, лишенным эмоций тоном, переступая порог моей комнаты. — Билеты в Венскую оперу. Места в президентской ложе. На выходные поедем всей семьей.

— В президентской, да? — мой голос звучит отстраненно, когда я встаю с ковра и беру билеты из его рук. Без тени сожаления рву их на мелкие кусочки.

— Ты что делаешь? Ты знаешь, сколько мне пришлось заплатить за них? — в его тоне начинает проступать раздражение. В холодных глазах гневное предупреждение.

— То не великая потеря. Теряют больше иногда, — едко отвечаю.

— Опять ты говоришь своими цитатами! — его рот кривится. — Кто на этот раз? Шекспир? Или этот твой Ван Гог? Кто?

— Лопе де Вега — бурчу, поспешно отходя от него, и сажусь на кровать.

— Кто? — его раздражение все больше показывается на поверхности.

— Де Вега, — повышаю голос. — «Собака на сене».

— Ну что тебе еще надо? Ты как не от мира сего. Я все готов тебе дать. Просто скажи, что ты хочешь? Хотела посетить музей Ван Гога в Амстердаме? Пожалуйста? Опера под открытым небом в Вероне? Без проблем! Что еще ты хочешь? Что тебе нужно? — он подходит и бесцеремонно встряхивает меня за плечи.

В последнее время он все чаще прибегает к физическому воздействию, грубо хватает меня. Теперь каждый раз при его приближении внутри меня все сжимается.

— Свобода, — я горда тем, что мне удается побороть дрожь в голосе, несмотря на то, какой беззащитной я себя сейчас чувствую.

В ответ на это я получаю лишь тишину. Душащую, холодную, безысходную тишину.

Откатываюсь на другую сторону кровати и встаю. Подальше от него.

— Мне начинает надоедать твое вечно унылое выражение лица, Ева.

— Ну что ты вцепился в меня? Зачем я тебе? В постели бревно. Все время унылая. Почему я?

— В зеркало посмотри! — он хватает меня и разворачивает к шкафу с зеркальной дверью. — Как будто ты не знаешь, что делаешь с мужиками!

— Пусти!

— Чтобы я больше не видел ни одной истерики! И займись наконец своим внешним видом. Косметика из Парижа так и лежит нераспечатанная, — он кивает на комод. — Завтра сопровождаешь меня на обед в ресторан, — уже у самой двери он добавляет. — Наденешь черное платье… и тот браслет, мой подарок на свадьбу.

Он разворачивается и, так ни разу и не взглянув на сына, выходит из комнаты, нарочито медленно и аккуратно закрывая за собой дверь.

Подхожу к манежу и подхватываю Ноя на руки. Его голова сразу склоняется мне на плечо, глазки закрываются, но он все еще сжимает своего любимого жирафика в крошечном кулачке. Похоже, на сегодня купание отменяется. Он слишком утомился.