Чужое небо будет так же ясно,Когда, себе и мертвым изменив,Я вдруг пойму, что жил вдали напрасноОт лубочно-прекрасных сел и нив.И я решу торжественно и просто,Что мне один остался путь — назад,Туда, где слышно в тишине погостаМычанье возвращающихся стад.И, бредовой надеждой возрожденный,Я в день отъезда напишу стихиО том, что красный Бонапарт — Буденный —Любимый сын и шашки, и сохи.А из окна вагона утром раноСмотря на уходящие поля,Скажу сквозь волны мягкие тумана:Прощай, чужая скучная земля!И замелькают мимо дни и ночи,Как за окном местечки и леса,И вот уже я в трюме между бочек,А ветер плещет солью в паруса.И скажут мне пронырливые греки:«Сегодня будем. Скорость семь узлов».Я промолчу. Ведь в каждом человекеБывают чувства не для мертвых слов.Я промолчу. И загремят лебедки,Раздастся чья-то ругань, беготня…А вечером в разбитой старой лодкеНа темный берег отвезут меня.И в ясном небе только что взошедшийПрозрачный месяц будет проплывать,А на земле какой-то сумасшедшийПесок и камни, плача, целовать…Но спин не разогнуть плакучим ивам,Растоптанным цветам не зацвести, —И разве можно будет стать счастливым,Когда полжизни брошу на пути?Нет. Лишь одним бродягой станет больше.И я пройду, тоской и счастьем пьян,Всю родину от Иртыша до Польши,Сбивая палкой кочки да бурьян.Мое лицо иссушат дождь и ветер.Но голос дрогнет, нежен и суров,Когда прощаться буду, на рассветеГостеприимный оставляя кров.И так вся жизнь: убогая деревня,Курчавый лес, душистые хлеба,Обедня в церкви маленькой и древней —Великолепно строгая судьба!Но никогда не прекратится пытка —Суд справедливый совести жесток, —Случайная почтовая открытка,В далеком поле поезда свистокНапомнят мне с неотразимой силойИную жизнь в покинутом краю,Друзей заветы, женский голос милый,Изгнание и молодость мою.1926. «Воля России». 1928. № 1