Роман с фамилией

– Жив, слава Христу. Он празднует сейчас победу с Робертом Фландрским, Боэмундом Тарентским и герцогом Бульонским! Вы отдыхайте, сеньор… Я скоро вернусь… – Пако вышел из шатра, сетуя на то, что ему опять придётся подыскивать мне нового коня.

Наутро я встал с походной постели, чувствуя себя почти здоровым. Таково, видно, свойство молодости – быстро возвращать силы.

У шатра я столкнулся с графом Этьеном Шартрским – отцом того сумасшедшего юноши, с кем меня посвящали в рыцари. Граф Шартрский поздоровался со мной и тут же обрушил на меня поток слов:

– О, молодой человек, что это было за сражение! От свиста стрел даже коней бросало в дрожь! Наши воины так грозно и громко кричали: «Во имя Бога! Бог того хочет!», что земля сотрясалась, ходила ходуном! Всё поле битвы усеяли павшие нехристи! Думаю, десятка два я собственноручно отправил на тот свет этим вот мечом! – надувая и без того пухлые щёки, поросшие клочковатой седой щетиной, бахвалился он, непрестанно пристукивая ладонью по рукояти меча, щуря свои глазки и часто хлопая мелкими ресничками. – Вы ведь не догадываетесь, что в рукояти моего меча хранятся мощи святого Одона Клюнийского, будь благословенна его пречистая память. И потому мой меч обладает чудодейственными свойствами – разит нечестивцев на расстоянии. Стоит мне только взмахнуть им, а сарацины уже падают замертво…

Граф явно преувеличивал. Меня охватило раздражение: так, наверное, ведёт себя тот, кто в битве старается держаться позади героев. Я с трудом сдерживался, чтобы не сказать графу что-то резкое.

– Вы знаете, мой юный друг, какой главный трофей нам достался? – самозабвенно вещал граф. – Султан Арслан так верил в свою лёгкую победу, что заготовил несколько повозок с верёвками, которыми собирался вязать нас с вами! Как же мы смеялись, обнаружив эти верёвки! Кстати, граф Раймунд приказал пустить их на изготовление баллист. За ночь сделали целых пять штук! И теперь с их помощью забрасывают головы убитых турок за стены Никеи! Пусть трепещут нечестивцы, зная, что каждого ждёт такая же участь!

Я подумал, что граф столь же безумен, как и его сын, фантазия его переходит все грани здравого смысла. Однако и рассказ про обоз с верёвками, и известие об устрашении осаждённых при помощи заброшенных через стены голов их соплеменников оказались чистой правдой. Верёвки султана и впрямь пригодились и для изготовления метательных орудий, и при строительстве осадной башни, о необходимости которой говорили накануне на совете у графа Раймунда.

Эту башню – громадину высотой в семь туазов, каждый из которых равнялся почти трём локтям, – в течение нескольких дней сооружали из досок и брёвен, ради которых пришлось разобрать десяток домов в округе.

При помощи упряжки из сорока волов и мощных деревянных катков построенную башню медленно подвезли к уязвимому участку крепостной стены и уже вручную, при помощи лебёдок, придвинули к вражескому укреплению вплотную.

Осаждённые всё это время обстреливали нас зажжёнными стрелами. Но стены башни покрывали воловьи шкуры, обильно смоченные водой.

На нижнем её ярусе размещался тяжёлый таран с металлическим наконечником, на втором и третьем – арбалетчики и воины с крючьями для сбрасывания осаждённых вниз. А на самой верхней площадке, возвышающейся над стеной Никеи, стояла небольшая баллиста, непрестанно швыряющая в противников камни и зажигательные снаряды, наполненные «греческим огнём». Здесь же находился в поднятом положении деревянный перекидной мост. Он служил временным укрытием для обслуги баллисты и небольшого штурмового отряда, который должен был первым оказаться на вражеской стене.

Лишившись боевого коня, я в числе двадцати рыцарей из свиты графа Раймунда вызвался пойти в этот штурмовой отряд. Впрочем, командующий на башне рыцарь Брюн де Трап, мой бывший соперник на турнире, приказал мне остаться внизу и взять под своё начало воинов, находящихся у тарана.

Восприняв это как скрытое оскорбление, я всё же счёл недостойным для рыцаря обсуждать приказ и занял указанное мне место на нижнем ярусе.

Башня первое время надёжно защищала от стрел, камней и потоков смолы, которые метали, сбрасывали и выливали на нас осаждённые.

С помощью тарана нам удалось пробить небольшую брешь в стене Гонаты. Я приказал воинам, находившимся у меня под началом, засунуть в пробоину деревянную балку и, действуя рычагом, расшатывать кладку стены.

Но тут над нашими головами что-то грохнуло со страшной силой, обрушилось верхнее перекрытие, и на наши головы полились потоки огненной смолы.

Я едва успел выскочить из башни, как она развалилась, взметая обломки и пламя.

Осаждённые затихли, перестав метать в нашу сторону стрелы, а после разразились громкими победными криками.

Рискуя сгореть, я выволок из-под обломков какого-то стонущего рыцаря и потащил его прочь. Ко мне подбежали воины и помогли вынести его в безопасное место.

Рыцаря так опалил «греческий огонь», что я не сразу узнал в нём Брюна де Трапа.

Было очевидно, что он не жилец.