Уполномоченный папы Урбана II, духовный глава Крестового похода епископ Адемар прибыл из города Пюи, что расположен на юге Франции. Выходец из старинного графского рода Валентинуа, он сполна был одарён дипломатическим и проповедническим даром, сам слыл отменным воином, умело владеющим мечом и палицей. Епископ привел с собой армию своих ленников – рыцарей, испытанных во многих сражениях. Блеск их доспехов и оружия придавал словам Адемара ещё большую весомость.
Но и этот мудрый и храбрый слуга Божий оказался бессилен словом своим преодолеть противоречия среди крестоносного рыцарства. Единообразие белых одежд и красных крестов – ещё не залог единства.
Далеко не все собравшиеся здесь разделяли главную цель похода и способы её достижения. И дело вовсе не в том, что говорили мы на разных языках. Не освобождение Гроба Господнего, а жажда наживы и личные амбиции владели помыслами большинства полководцев и значительной части рыцарей.
Камнем преткновения сразу встал перед нашими вождями вопрос: давать или не давать вассальную присягу византийскому императору Алексею Комнину. Этот хитроумный византиец выдвинул принятие присяги главным условием для разрешения переправиться на азиатский берег.
Мнения вождей крестоносного войска разделились. Предводитель лотарингского рыцарства герцог Готфрид Бульонский не сразу, но согласился дать такую клятву. Убедили его в этом не щедрые дары императора, впрочем оказавшиеся весьма кстати, ибо славный герцог для того, чтобы отправиться в поход, заложил свой родовой замок в Нижней Лотарингии и две мельницы в придачу. Куда более весомым аргументом стал многотысячный отряд наёмников-печенегов, по приказу императора окруживший лагерь Готфрида.
Вторым дал ленную присягу Боэмунд Тарентский из Южной Италии. Хотя он давно уже враждовал с Византией и даже воевал с ней, но теперь повёл себя не менее изощрённо, чем Алексей Комнин. Дать клятву императору византийцев Боэмунд согласился, но, выйдя из его дворца, тут же объявил своим подданным: «Всё, что завоюю в Малой Азии, – моё! Пусть византийцы попробуют отнять!»
Учтивыми речами, щедрыми подарками, конями и золотом Алексей Комнин склонил к вассальной присяге многих военачальников крестоносного войска. Кого-то убедил пример Готфрида Бульонского и Боэмунда, других – опасение оставить за спиной армию враждебных византийцев, третьих – выгоды, которые сулил союз с Византией.
Император обещал предоставить крестоносцам флот, обеспечить их войско продовольствием и главное – дать проводников, знающих пути через горы и пустыни.
Однако мой сюзерен граф Раймунд Тулузский наотрез отказался принести присягу императору. Его примеру последовал и племянник Боэмунда Тарентского – рыцарь Танкред. Они в один голос заявили, что стоит признать императора своим сеньором, и будут напрочь упущены плоды всех побед, которые предстоит одержать на Востоке, ибо тогда управлять отвоеванными землями будут не крестоносцы, а император Византии…
Алексей Комнин не стал настаивать на их присяге и позволил нам переправиться в Азию без преклонения коленей перед ним и клятвы на Святом Писании о верности византийскому престолу.
Вскоре после переправы на азиатский берег обнаружилось, что у нашей огромной армии нет единого командующего. Отдельные отряды крестоносцев подчинялись только своим графам, герцогам и князьям и не желали слушать никого иного.
И если в войске Раймунда Тулузского и герцога Готфрида Бульонского была заведена строгая дисциплина и малейшее неповиновение сурово наказывалось, то отряды других вождей такими качествами не отличались. Едва переправившись через пролив, они стали чинить разбои и грабежи в окрестных селениях. В случае сопротивления сжигали селения дотла, а всех жителей – от мала до велика – предавали смерти.
Расползаясь в разные стороны, как голодные муравьи из потревоженного муравейника, они опустошали всё на своём пути, сеяли злобу и ненависть среди местных жителей. Самое печальное, что многие из пострадавших жителей были христианами, а грабили и убивали их те, кто ещё недавно клялся освободить единоверцев от гнёта мусульман… И только известие о появлении поблизости армии султана Кылыч-Арслана заставило все эти отряды вновь примкнуть к нашему войску и действовать с ним сообща.
У замка Эксерогорго в Вифинии предстала нашему взору долина смерти, где полегла армия голытьбы, ведомая Петром Пустынником.
Тысячи неупокоенных белых костей лежали по обе стороны дороги, как грозное предостережение, что впереди – жестокий и неумолимый враг. Эти кости ещё долго стояли у меня перед глазами, заставляя крепче сжимать рукоять меча и тревожней озираться по сторонам.
…Прошло уже два года со дня, как я покинул родную Каталонию и примкнул к армии графа Раймунда. Я уже притерпелся к походной воинской жизни, словно забыл всё, что было со мной до этого. Война, в любой момент грозящая смертью каждому из нас, распутица и зной, ядовитые гады и болезни, жажда и голод – всё это сделало меня суровей и как будто бесчувственней, побуждало не предаваться грёзам, а думать о дне нынешнем.