Роман с героем конгруэнтно роман с собой

Ничего такого, о чем бы телефонисткам болтать, — телефонисток, кстати, будто нарочно набирают — за длинный язык, вот бы о чем надо написать, — Володька вчера на комитете не сделал. Да, был комитет, Тамара присутствовала. А в самый разгар, когда на комсорга плавильного цеха — он отчитывался — навалились с вопросами, отчет — всегда битва, не забуреешь, вдруг от Ерголина явился посыльный и вручил Рыжику очередной ерголинский опус типа «методичка — как жить», приблизительно пятый за эту неделю. У Ерголина бумажный бум. Лучше бы сам пришел, послушал ребят, сказал бы живое слово. Но Ерголин опасается Рыжего, в Володькиной вежливости вечно слышит подвох, а потому на комитете бывает лишь в исключительных случаях, когда уж без этого никак. Предпочитает именно с Володькой общаться через посыльного и бумажки. Рыжему это — поперек горла…

Посыльный торжественно вручил Рыжику пакет, Володька сразу вспотел, пакет этот вскрыл, попросил: «Ребята, прервемся!» и внимательно изучил деловую бумагу от первой до последней строчки. Изучая, он стал пунцовым. Тамара потом прочитала. По пунктам, с цифрами, как Ерголин любит, там было двадцать два пункта, Ерголин призывал комсомольцев достойно встретить годовщину комбината, будто без него не знают, и разъяснял подробно, как комсомольцам следует в ближайшее время, по его мнению, жить. Комсомольцам предлагалось, по пунктам, — ударно трудиться, выполнять план, соблюдать дисциплину, экономить электроэнергию и инструменты, быть общественно активными, не допускать аморальных поступков, глядеть, чтобы другие комсомольцы их тоже не допускали, расти над собою, читать газеты, устраивать вечера отдыха, платить комсомольские взносы, уважать старших, посещать собрания и семинары, иметь комсомольский задор, быть хорошими товарищами и для всех — примером. Все это предписывалось «тов. Рыжику — довести до всех цехов, рудников и подсобного хозяйства».

Совсем уж за кретинов держал! Будто без ерголинских указаний комсомольцы комбината страстно уклонялись от работы, дебоширили в штреках и по цехам, ломали отбойные молотки, взрывчаткой глушили исключительно рыбу, направо и налево кидали жен с грудными детьми, глядели, чтоб другие — тоже кидали, газет не читали сроду, неудержимо хамили старшим, никогда не платили членские взносы иначе чем через суд, заражали мрачной пассивностью весь поселок, только и ждали случая — подгадить товарищу и вообще служили примером всех пороков сразу, даже бездомные собаки от них бы должны шарахаться, а младенцы им вслед — улюлюкать в колясках. Но Ерголин все-таки не терял надежды: если срочно довести его двадцать два руководящих пункта до цехов, до рудников и до подсобного хозяйства — тоже, то для комсомольской организации комитета («секр. тов. Рыжик В. П., расписаться в получении») еще, возможно, не все погибло и к годовщине своего комбината они, если сильно постараются, придут более или менее нормальными людьми…

«Понятно», — сказал Володька и расписался в получении. Он был пунцов, но сдержан. «Передать Михаилу Никитичу ничего не надо? — спросил посыльный из лучших побуждений, он был очень обстоятельный человек. — Отнести могу! Или на словах?» Тут-то Рыжий и дал слабину. «А запомнишь?» — прищурился он в посыльного. «Запомню, — отозвался готовно тот. — У меня память с детства!» — «Ну, тогда передай Михаилу Никитичу Ерголину, — возвестил громогласно Рыжий, — что скорее я выщиплю все волосы у себя на заднице, чем выполню хоть один пункт этой идиотской инструкции. Девчонки, извините!» Девочки дружно извинили, их было в комитете немного, мужское производство. «Так и передать?» — расцвел посыльный. «Так и передай, — хлопнул Рыжий ресницами, и пунцовость с него стекла. — Если запомнишь». — «У меня память!» — заверил посыльный. Повернулся и вылетел из комитета. Комитет покатился дальше, инцидент сразу забыли, был отчет плавильного цеха, а отчет это битва.