Роман с ключом (СИ)

      Он в очередной раз попробовал представить, каково это — с детства знать, что твоя жизнь не будет такой, как у других, что она будет короткой и под конец мучительной. Как меняет человека чувство обречённости? И думал ли Колин, что болезнь настигнет его столь быстро?

      У Колина было всё: ум, обаяние, красота, положение в обществе, деньги, умение завоёвывать друзей и женщин. Наверное, из такой жизни уходить ещё страшнее.

      Ред решил не заострять внимание на том, что Колин в студенческие годы вёл весьма разгульную жизнь и чудом вывернулся из нескольких крупных скандалов, но, в конце концов, так было со многими студентами. На выдающегося негодяя Колин совсем не тянул. И Ред считал, что кое-какие грешки, как и невоздержанность, были ему во многом простительны. Когда он думал о Колине Торрингтоне, то вспоминал об одном латиноамериканском авторе, статья о котором была опубликована в университетском журнале, где Ред работал после Норфолка. В его семье по наследству от отца к сыну передавались слабое зрение и слепота, и этот человек читал как одержимый, стараясь до того момента, как лишится зрения, прочесть и запомнить всё, написанное человечеством. Наверное, Колин, зная, что скоро станет недвижим, точно так же пытался успеть сделать и попробовать всё, прожить полную жизнь за несколько лет... Отсюда были его попойки, поездки на боксёрские, петушиные и собачьи бои в Ист-Энд, ночные заплывы в водоёме Сэнфорд-Пул, лихачества за рулём и безумные гонки на яхтах.

      «Несмотря на то, что был единственным и горячо любимым ребёнком, Колин вовсе не рос избалованным бездельником, он был одним из лучших учеников что в Итоне, что в Тринити-колледже, и у его бывших соучеников и преподавателей остались о нём самые добрые воспоминания. Как и его отца в своё время, Колина ждало блестящее будущее и яркая, содержательная жизнь, даже если она была бы недолгой».

      Ред порылся в папке с заметками и перебрал несколько покрытых крючками стенографической записи листков. У него не хватило времени расшифровать и перепечатать записи своих разговоров, и сейчас приходилось подолгу сидеть над каждым. Просматривать стенограммы по диагонали у Реда не получалось.

      Пока он возился с интервью, в голову пришла мысль, что нужно бы в начале статьи дать описание Каверли. Сейчас, когда он пробыл в поместье уже неделю, оно больше не казалось ему таинственным и особенным — обыкновенный большой дом, немного запущенный, как и сад; и Ред постарался воскресить те чувства, что испытал, когда увидел Каверли впервые.

      Год назад ему пришлось идти сюда из Лоули пешком. Дни были очень длинными, и в шесть вечера темнеть и не думало, но, когда он подошёл к главным воротам, солнечный свет потускнел и на ясное прежде небо наползла вереница сизых облаков. Они были плотными, но не сплошными, и было видно, как в разрывы льётся жёлтый лучистый свет.

      Решетчатые, с позолоченными навершиями в виде копий ворота были заперты, а высокая каменная ограда тянулась в обе стороны. Там, где створки ворот смыкались, кованое кружево вздымалось вверх, поддерживая герб Торрингтонов. Золотой восстающий лев на зелёном щите. Позолота пошла тёмными пятнами, а зелёной краски то ли не было никогда, то ли она стёрлась — Ред просто помнил герб по описаниям. По бокам от ворот на каменных столбах сидели каменные же бык с человеческой головой и лев, щитодержцы Торрингтонов. Усаженный так, как сидят собаки, бык смотрелся неестественно и жутковато, напоминая уродливую насмешливую горгулью.

      Ред потому так внимательно рассматривал ворота, что смотреть больше было не на что: от ворот по тёмному парку шла узкая аллея, и в конце два ряда деревьев смыкались, так и не показав дом, хотя в деревне говорили, что его от ворот видно. Дело наверняка было в наступающих сумерках.

      Ред долго стоял за воротами в тишине, нарушаемой лишь пересвистом каких-то птиц. Даже ветра не было.

      И вдруг солнце, прорвавшись через зазор в облаках, осветило дальний конец аллеи, показав серую каменную стену и полыхнув жёлтым в окнах. Это длилось не дольше минуты, а потом всё снова погасло, погрузившись в ещё более густую темень.

      Ред поёжился: ему не было страшно, его не мучили недобрые предчувствия — ему просто стало невероятно одиноко. Хотелось броситься отсюда бегом и нестись по лесу, пока не покажутся рассыпанные по пологому склону холма дома Лоули.

      Кто знает, каким впервые этот дом увидел Филип Арден, как он провёл тут первую ночь, в комнате, за окнами которой качались высокие деревья парка...

      Когда Ред проходил по нему, он начинал понимать, откуда взялись те прекрасные и мрачные картины, которые рисовала Виктория де Вер в своих книгах.