Роман с Луной

Вел у них международную экономику Шмулик Айзенбаум – умнейший человек на планете – наполовину еврей, наполовину армянин. Так его уволили, объяснив тем, что генеалогическое древо Шмулика корнями доходит до… Ивана Грозного. А Иван был царем и деспотом, врагом трудового народа.

Все пять лет Фима думал – попал он в список на этот раз или нет? Каждую весну просыпался в холодном поту, ждал, что станет известно про мельника Тевеля и его прекрасную Розу.

Только после защиты диплома, при распределении студентов, председатель комиссии, сотрудник КГБ, пронзительно глядя на Фиму поверх очков, произнес:

– Почему вы умолчали о некоторых обстоятельствах у вас в анкете?

Тот хотел ответить: потому что сначала меня бы не приняли, а потом отчислили…

Но произнес:

– Виноват, в следующий раз буду внимательнее!

…Фимина судьба разворачивалась, точно свиток холста, мир обретал очертания и снова их утрачивал. На Серафима наплывали какие-то лица – знакомые и не очень, набегали улицы, залитые солнцем и погруженные в сумерки, взгляд его взмывал над городами этой планеты, некоторое время он парил над Парижем, и тут, конечно, запел Ив Монтан… А под ним уже Африка – совершенно другой мир. Где это было? В Сенегале? Фима впервые увидел: идет негритянка – и у нее обнаженная грудь! А она шагает, как будто так и надо, да еще на голове корзина с фруктами.

– У них платья, – втолковывает Серафим отцу, – с портретами лидеров своих стран. Им такие материи выпускает Франция и пересылает в Сенегал, там это очень ходовой товар. Представляешь, пап, идет негритянка, крутит попой, а на попе у нее портрет президента! Я ее незаметно сфотографировал, а она руку вытянула – плати!

Даня слушает, улыбается, засыпая в кресле-качалке, ему снится чапаевская дивизия, в которой он три года служил на Гражданской войне, у самого командарма Василия Чапаева. Даня лично знал Петьку.

– Тихо, Петька, Чапай думать будет! – громко сказал Фима и выплыл из наркоза, причем сразу вспомнил про свою монографию. Нет, а правда, подумал Фима, если бы Советский Союз сохранился, лучше было бы или хуже? И пришел к выводу, что хорошо и то и это. Главное – быть здоровым.

– И богатым, – добавил мальчик, когда Фима рассказал ему, над чем сейчас работает.

А тот доктор, который оперировал Фиму, надо отдать ему справедливость – сделал все не за страх, а за совесть, тщательно проверил родинку, выяснил, что она доброкачественная, искренне Фиму поздравлял, жал руку… Серафим, конечно, принес обещанные деньги, а доктор обнял его и горячо поблагодарил.

– Только не надо никогда упоминать, – он попросил, – об этом нашем разговоре в операционной. – И с этими словами метко, без промаха положил деньги в свой ослепительно белый карман.

Ну, Серафим, мягкий и бесхитростный, как всегда, пообещал, что это останется между ними.

– А мне вырвали зуб и ничего не взяли, – похвасталась Маргарита.

– Тогда ТЫ могла бы с них взять, – заметил находчивый Фима. – Сказала бы: то у меня был зуб, а теперь его нет. Гоните пятнадцать тысяч!

Что ж, нашему братству не свойственно горевать о том, чего нельзя воротить, тратить время на бесплодные сожаления. Потеря пятнадцати тысяч рублей, уплывших на взятку врачу, была компенсирована Тасиным отцом Леонидом, которого родители так назвали в честь славного царя Спарты. Этот знаменательный Леонид умудрился у себя в Анапе построить три гаража – предположительно, один для себя, другой для Таси, а третий для младшей дочки Катюши. Хотя девчонки удачные, обе весом за три килограмма родились, Леонид, конечно, мечтал о сыне.

– Кому я передам гаражи и инструменты? – он грустно думал, взирая на эти несметные богатства. – Кто осуществит мои чаяния и надежды?

Машина у него была всего одна, «копейка». Он ее любил, как родную, своими руками облегчил кузов, заменив сталь на алюминий, вмонтировал телевизор, мини-бар и прочие атрибуты лимузина. Установил десятицилиндровый двигатель, который вообще разрабатывался для «ламборджини», да еще снабдил его технологией какого-то непосредственного впрыска!.. В результате, при объеме пять с лишним литров этот агрегат стал выдавать четыреста пятьдесят лошадиных сил с разгоном до сотни за пять секунд! Поэтому «копейкой» она была только с виду, а по существу – гоночный «ауди С8», если не «кадиллак» и не «додж».

Сам он принял эстафету от своего отца, великого и совершенного автомобильного Мастера.

– Мой папа, – рассказывал Леонид, когда мы в первый раз говорили по телефону, – у себя в гараже, не включая света, в темноте, руку мог протянуть и сказать, – где какая отверточка. Вслепую на спор готов был отремонтировать любую машину. Эх, жаль, Маруся, – он воскликнул с досадой, – ты не видишь сейчас мой гараж, как у меня там инструменты аккуратно разложены!

Периодически он оставлял свою любимую машину ночевать то в одном гараже, то в другом, то в третьем.

– А то они обидятся, – говорил Леонид. – Гараж не должен пустовать! Гараж обязан служить автомобилю!