Роман с Луной

Мы сидели молча, опустошенные, не поднимая глаз на Кешу. Когда он прочитал последние строки и отложил письмо, всем стало ясно, что последний шанс был эвфемеридой, и этот шанс утонул вместе с дорогой и всеми любимой Луной.

– Что ж, – сказал Кеша голосом человека, разом вышедшего за пределы надежд и опасений, – буду писать картины, а то все хэппенинги да перформансы. Пора становиться классическим художником – из пуха и сухих цветов создавать пейзажи, как те ребята. У них, наверное, нет проблемы, где достать денег.

– Денег у Кеши хватит,
Кеша за все заплатит,
он был всегда такой!..

– пропела Рита.

– Я пойду поставлю чайник, – сказал мальчик.

– Ставь, – сказала Рита. – Но учти, у нас чайник просто светится. Светит, но не греет. Его лучше как лампочку использовать.

– Господи! – воскликнул мальчик. – Лучше б ты этого не говорила! Только все мои надежды рушите. Тася, я тебе не пара!

– Какая ерунда! – Тася подошла и обняла нашего мальчика. – Ты мой рододендрон, мой клевер, мой тысячелистник…

– А ты, Кеша – мой птичий горец, – сказала я мужу и тоже его обняла.

– А ты – моя крушина, – рассеянно проговорил Кеша. В глазах у него стояли слезы.

– А Фима – мое мумие… – подхватила Рита.

– Всё, друзья, – отозвался Фима, пропуская мимо ушей нежный шелест листвы нашего родословного древа. – Это дело не сдвинуть с места и целой упряжке миллионеров. Проще на Луне дом построить, чем купить тут квартиру, – сказал он виноватым-превиноватым тоном. А сам лежит, сложа руки на груди, как поверженный Наполеон.

– Надо мне будет Фиме сшить ночную треуголку, – пошутила Рита, но никто не засмеялся – такое на всех нашло уныние.

С тех пор как наш маленький, но гордый клан занялся борьбой за место под солнцем, Фима впервые приготовился сдавать позиции. Это был не какой-нибудь нокдаун, мы их пережили уйму за прошедший год. Но каждый из нас, вдохновляемый Серафимом, снова поднимался, и с помутневшим взором, покачиваясь, шел в бой. Это был форменный нокаут, знаменующий полное и окончательное поражение.

Мой отец, видная персона, непотопляемый Серафим, умевший ловко обходить все подводные камни! Какой у него богатый опыт ориентации по обстоятельствам, столько галстуков человек износил!.. Пожимал руку самому Чарли Чаплину! И вот он лежит на диване, престарелый летами, трагически прикрыв веки, и вся его поза говорит о том, что он никакой не золотой рудник, а простой Акакий Акакиевич Башмачкин, подверженный игре коварных стихий.

Боже мой, да вознесется рука твоя, не забуди убогих твоих до конца!

Все затихли, смолкла этажом выше Аида Пантелеймоновна, затикали наручные часы Серафима, мерно отсчитывая срок сдачи денег. Тысячи людей, дрожащих от страха, застыли на пороге любви, когда внезапно какое-то новое вихревое движение подхватило нас, мы это все почувствовали! Перед нами поплыли странные видения сфер, кругов, эфемерных пространств и небесных городов…

Нет, вы подумайте: только наша семейка вознамерилась прийти к выводу, что Бог несправедлив, непоследователен, непостижим, как мир, который нам снится во сне и который снится нам наяву, исчезли в космическом растворении.

И тут, потрясая миллиарды галактик, в гробовой тишине, в бездне пламенного света раздался телефонный звонок.

Серафим протянул руку и поднял трубку.

– Алло, – сказал он.

Это был Анатолий, географ. Почему-то голос в трубке громогласно зазвучал на всю квартиру, как будто труба архангела.

– Дорогой вы мой Серафим! – произнес Толя. – Я получил наследство из Америки, тот самый гонорар доктора Рябинина за гималайскую экспедицию!

– Не может быть!.. – прошептал Фима, и его потускневший взгляд вновь обрел прежнее сияние.

– Не верите? Точно! И все благодаря вашим стараниям, заботам, благодаря вашим связям с дядей Колей, царство ему небесное, на меня свалилось целое состояние – десять тысяч американских долларов! Там, оказывается, в «Чейз-Манхэттен-банке» действительно до сих пор хранятся деньги экспедиции Рериха. И они мне без всякой волокиты перевели по завещанию часть, причитавшуюся дедушке, – с процентами! Представляете? Сегодня после обеда. Вы слышите, Серафим Данилыч? Какая удача! Теперь я смогу купить параплан и фотографировать землю с высоты птичьего полета! Ой, да что я о себе да о себе? А вам не нужно денег? Вы как сейчас, не нуждаетесь?

Фима по привычке, по обыкновению своему, раз и навсегда заведенному порядку, хотел ответить: нет, не нужно, спасибо, мой дорогой. Но, бросив взгляд на удрученную компанию, собравшуюся у него за столом, впервые в жизни признался:

– Толя, мы нуждаемся. И наши нужды не терпят отлагательств.

– Завтра идем в банк, – решительно сказал Толя, – и берем столько, сколько нужно.

– Денег у Фимы хватит, Толя за все заплатит… – запела Рита.

Небо за окном озарилось невечерним светом, внезапно расцвел на подоконнике бутон амарилиса. Мир перевернулся, поплыл, голоса затихли, смешавшись с далеким гудением тибетских чаш, звоном колокольчиков, пением цимбал. День закончился. Наступила ночь.