Роман… С Ольгой

Теперь понятно — Ольга с Ингой одномоментно протрезвели, потому… Как бы помягче фразу сформулировать, чтобы не опростоволоситься и не солгать присутствующим? Девочки очухались и едва-едва пришли в себя, потому что просто-напросто охренели от того, что в камере предварительного заключения увидели: там нет зеркал и скрытого от глаз общественности нужника.

— Ч-ч-что от-т-т меня? — потупив взгляд, слежу за тем, как старый друг засовывает пачку в брючный боковой карман.

— Телефон врача, — не поднимая головы, зубов не расцепляя, куда-то в пол жужжит Андрюха.

— Без проблем. Я всё достал.

Как обещал! Неоднократно разговаривал об этом с Василисой, которую несколько часов назад представил Лёлику, как свою случайную любовницу. Не знаю, какая муха укусила в тот момент, но, по правде говоря, насточертело перед фифой пресмыкаться. Е. ать! Я хочу нормальную семью и пришедшую в себя жену, с которой можно обсудить процесс зачатия и последующего разрешения от живого маленького бремени. Её полугодовая пятиминутка слишком затянулась. Пора сворачивать лагерь и с хандрой десятигодичной давности кончать. Кончать, кончать, кончать…

Сколько, мать твою, я вынужденно в руку кончил, пока следил за тем, что она вытворяла сначала на кухонном столе, а потом встав раком на постели, лукаво оскверняя глазок той камеры и чересчур внимательно разглядывая объектив ритмично сокращающейся розовенькой дыркой. Пусть только выйдет… Вернее, эту стерву я под собственным конвоем выведу на свободу, а потом очищу и себе, и Ольге карму тем, что пару раз возьму её так, как собственной особой пожелаю.

— Отлично. Больше ничего. Бля, я так запарился, Ромка, что не могу словами вкратце описать. Какая-то круговая, мать её, порука!

— Андрей, спасибо! — теперь спокойно говорю и тут же распрямляюсь.

Они пытаются завести ещё детей, но ни черта не получается. Девчушки «быстро выросли» — прямая речь и без эпичных вставок, а хочется, чтобы огромный дом был постоянно наполнен голосами мелкой шатьи-братьи. У каждого свои проблемы и неурядицы…

Да уж, а это можно созерцать всегда, а не исключительно по праздникам и рабочим понедельникам в качестве затравки на долгую рабочую недельку. Забившись каждая в свой угол, растворились определенно протрезвевшие фифы на небольшом закрытом подпространстве, огороженном со всех сторон тугими прутьями, дуют губы и фыркают, как взбесившиеся от хозяйского невнимания всклокоченные кошки.

— Оль? — становлюсь напротив неё. — Лёль, ты как?

Вот же безобразная зараза! Жена специально отворачивается и, уткнувшись лицом в подобранные к груди острые колени, выгибает спину, демонстрируя свой хребет и пуговицы позвоночных впадинок.

— Почему так долго? — зато визжит вторая дрянь. — Саша! — и тут же вскакивает с тюремной лавки, замечая раскрывшего от удивления рот Фролова, входящего вальяжно и с небольшой опаской в тесное и полутемное карательное помещение.

— Они свободны? — он обращается ко мне, по-моему, специально вознаграждая Терехову безразличием и невниманием. — Можно забирать?

Забирать товар? Упаковав в двойной слой дефицитной государственной бумаги купленную на рынке жалкую рабыню. Свою жену? Наверное, невесту? Или случайно подвернувшуюся хитрую девицу, которую он с упоением трахает лишь потому, что встрял в неё по уши?

— Да, — громко выдыхаю и кивком показываю прапорщику, переминающемуся с электронной картой от замка, удерживающего этих шавок под особой стражей. — Вы не могли бы?

Лёгким движением руки, прикладывая карточку к специальному подмигивающему спецсигналу, он открывает дверь, дающую свободу двум накуролесившим вчера и уже сегодня дамам.

— Ром, ты извини, мы не будем ждать, — оглядываясь на меня, к «свободе» подходит Сашка и переплетает пальцы с той, которая почти мгновенно запрыгивает к финику на шею. — Ты меня задушишь, детка.

— Саша, Саша, Саша… — кусает поцелуями Фролова Инга.

А нацеловавшись вдоволь, потом, скорее всего, зарядит Сашеньке о том, что «ни в чём, ни в чём, ни в чём-ни в чём» не виновата. Вполне возможно скажет, что:

«Это всё она!»; а затем, выставив свой указательный палец, с гордо задранным носом заявит, что на это всё её подбила:

«Юрьевская Олька»…

Андрей заверил, повторив неоднократно, что Лёлик, как стекло, трезва, а вот мои глаза замечают шаткую походку и лениво бороздящий окружение взгляд, а также странные движения руками, которыми она от чего-то невидимого отмахивается, пытаясь это что-то убрать от своего лица.

— Я помогу? — осторожно прикасаюсь к согнутому локтю.

— Пошёл ты! — дёргается и летит куда-то в сторону, но почти сразу же находится, приложив бедро к железному проёму открытой нараспашку двери.

— Оль…