Для него — не факт. Не факт, что всё прокатит и не оставит чёткого следа на только-только возобновившихся, утерянных из-за ужасного события, отношениях.
— Пожалуй, спросим у него, — как дурачок, плечами пожимаю.
— Блин! Ты разговариваешь со мной, как строгий папа с недоразвитым мальцом, — Фрол громко пырскает и отворачивается. — Боже-Боже, храни меня мой батин талисман. А полиция вообще не спит? Ни днем, ни ночью? Наша служба и опасна, и трудна. Та-да-да-дам! И на первый взгляд как будто не видна. Та-да-да-дам! Короче, если кто-то где-то по законам жить не хочет, они их сразу в каталажку определяют? — он тычет пальцем, подушечкой елозя по стеклу, через которое за суетящимися служителями правопорядка наблюдает. — Курят, как сумасшедшие. Жрут какую-то погань. Смотри-ка, у того по щекам майонез струится тонкой белой лентой. Регочут, как стадо оголтелых дуболомов. И это власть?
Вот это да! А как же всем известный лозунг из давно ушедших, незапамятных времен о том, что:
«Моя полиция меня надежно бережёт»?
Утратила престиж чрезвычайно благородная профессия. А всё из-за таких вот выражений. Если мент, то обязательно — хапуга, карьерист, службист и грёбаный приспособленец. Если в форме, значит, крепостной, не человек, а так служивая скотина. Если на поясе висит «наган», то значит, у носителя, как правило, не все дома, и этим вот оружием он может угрожать, чтобы добиться определенных выгод и жирных преференций.
— Саш, здесь совсем иные правила. Понимаешь? — в попытках продавить его сознание, усиленно киваю и жестикулирую в гребущем жесте правой рукой, слегка подрагивающей то ли от волнения, то ли от утренней прохлады. — Не смотри на них. Кто-то сменился, у кого-то выходной, кто-то только вышел выкурить одну-единственную за дежурство сигаретку. Ты попробуй посидеть сутки, не смыкая глаз, а потом приехать на новый ложный вызов, а после отыскать того, кто пожелал бы всё, как было рассказать…
— Рассказать, чтобы не пришлось применить к случайному свидетелю не оставляющую на печени и почках неожиданную силу?
— Спасибо за доверие, — мгновенно отрезаю.
Хотя в чём-то Сашка прав! Отсутствие полноценного питания, стрельба друг у друга никотинового смрада и бесконечное шатание туда-сюда в томительном ожидании «приглашения на вызов». Как же это всё меня тогда достало! Возможно, если бы я был дома в тот паскудный день, а не торчал на мягком топчане в полупустой каптёрке, то сегодня, в это благостное, чтоб всех нас к ебеням, и умилительное утро не просиживал штаны, встречая очень заспанного, надёжного и старого по оружию собрата.
— Замолкаю! — он демонстрирует мне «сдаюсь и не возникаю», а я наощупь избавляюсь от ремня. — Мне посидеть?
— Я позову, — придавливаю рычажок замка. — Всё будет хорошо.
— Как в первом классе, «папа»…
Андрей Ростов — мой институтский друг, свидетель на нашей с Олей свадьбе, тот человек, который спешно выручил меня, подделав записи видеокамер, следящих за укурками, взятыми под стражу и круглосуточную охрану. Тот капитан, который тихо-мирно дожидался моего рапорта об увольнении и ухода с вымотавшей в хлам неблагодарной службы. Тот парень, теперь уже мужчина, любимый муж, отец двух мелких дочерей, который лично заковал в наручники гуляющие в наркотическом угаре кисти суки, в кого был очень необдуманно влюблён и с кем, по счастливому стечению противных обстоятельств, не сложилось организовать семью и выстроить надёжный дом.
— Привет, — он первым предлагает руку.
— Привет, — зачем-то вытираю о задницу ладонь. — Прости, вспотел.
— В чём дело? — он крепко держит, пока другой клешнёй похлопывает по плечу.
— Не хочу озвучивать. Ты и так всё знаешь.
— Да там ничего такого, Ромка. Подумаешь, красотки мило покутили. Чего ты насупился, словно траур собираешься справлять?
— Давно такого не было…
А если быть противно точным, то с такими загулами жена пять или шесть лет назад сурово завязала. У неё есть «небольшие», но неоднократные приводы в полицию. Этого у Оли не отнять! Жалобы соседей на отсутствующую звукоизоляцию и, как следствие, запрещённый по закону шум с началом действа в районе ноль ноль часов наступающего дня и фееричным завершением в четыре-пять часов утра с молодой зарницей. Потом ещё неоднократное неадекватное поведение в общественных местах. Конечно же, распитие спиртных напитков, нецензурная брань, танцы на столах, цепочка гребаных отказов платить по выставленным счетам, и даже «приставания к женатым мужикам». Кстати, по этому вопросу заявителями выступали только дамы. То есть те, от которых Лёлик пыталась увести «прикормленного жирного осла». Её формулировка, а моя подача — как всегда точна!