Роман… С Ольгой

— Ты чёрствый! Злой! Ты меня не слышишь. Я… Я хочу сказать…

— Я слушаю, детка. Что ты хочешь мне сказать? Где болит? Что мне сделать?

— Ни-че-го…

Жена металась у меня в руках четыре грёбаных часа, а потом… Оля «умерла»! Её конечности расслабились и странно вытянулись, а сама жена, скосив безумные глаза вдруг мерзким шёпотом произнесла:

— Я потеряла малыша, Юрьев! Десять недель. Полный выкидыш. Мать тебе подробности расскажет.

Я «Юрьев»? Отныне и, вероятно, навсегда. Не Рома, не Ромка, не Ромочка. А грубое и обезличенное — «Юрьев», а в дополнение — «я больше не она, твоя Лёля навсегда ушла»!

Квадратная чёрно-белая, помятая бумажка с оторванным концом. Это фото? Первый, он же и посмертный снимок моего ребёнка, которого холодная карга с косой два дня назад к себе в подоле унесла.

— Рома? Ром…

Твою мать! Чего вам надо от меня? Кто здесь? Кто зовёт?

— А? — откликаюсь, неспешно поворачиваясь.

Всё будет хорошо. Я отойду… Скоро. Обязательно. Отойду, как судьбой назначено! Куда я, сука, денусь? Но только лишь тогда, когда…

Когда её обидчикам отомщу. Отмою их, запачкав кровью руки.

— Рома-Рома-Рома? Юрьев! Мальчик, что с тобой?

Глава 26

Десять лет спустя

— Ром? Ромыч? Игоревич, ку-ку?

Отвали, удод. Прочь пошёл. С утра ворчит подкованное в кодексах, законах и вопросах постоянно нарушаемого права протрезвевшее мурло, которому мы с Фролом проиграли, вероятно, пол-ляма чистоганом. Жена меня убьёт, когда узнает, что я заложил нашу с ней квартиру, свою машину, немногочисленные сбережения и первый взрослый раз засранца-Пашки. Я продал девственность кота, чтобы выслужиться за колоссальный проигрыш у профессионала. Шучу, конечно, но рука чесалась обчистить Никитоса, чтобы парню после неповадно было.

— Ку-ка-ре-ку! — вопит кретин, со всей дури разрабатывая совсем не певческое горло. — Кхе-кхе! Желтки-белки. Не смыкаются, ну ты подумай, голосовые связки. Юрье-е-е-е-в, ты деби-и-и-и-л!

Чёрт! Убью его, тем более нужный навык есть. А там, как говорится, за благородное дело можно и присесть. Думаю, никто и не заметит моего отсутствия в течение лет пятнадцати, возможно, двадцати или двадцати пяти. Найду весомую причину, чтобы скостить суровый срок. В конце концов, я обществу помог, избавив всех от игрогниды.

— Охрана, враги на горизонте! Война-а-а-а! Надо что-то делать. Рома-Рома, я боюсь. А-а-а, а-а-а! Где твой наган? Скажи, козлина, что твой чёрный пестик чем-нибудь заряжен. Боже! Прости, любимый, но я отдамся им. Так уж и быть, пожертвую собой, если ты, долдон, сию секунду не поднимешь зад, чтобы начистить мразям морду, — теперь он тормошит меня, подёргивая правое плечо, зачем-то высунутое из-под гостиничного одеяла, пропахшего какой-то душной хренью. — Юрьев, я серьёзно! Твой телефонный аппарат неоднократно трахал тумбу, натирая толстый уголок, вскрытый древесным лаком, сверхчувствительным сенсорным экраном, пока ты, как ангелочек, спал, выпуская бульбы изо рта. Бля, я, что, сейчас сравнил жиденький дисплей с потерянным мужиками женским клитором? Сверхчувствительный, м-м-м! Восемь тысяч нервных окончаний. Дамам, определенно, лучше нас во время секса. Не успокоюсь, пока не проверю свою теорию неоднократной практикой. Вот это лирика, е. ать. Ты, к сведению, храпишь. Советую проверить грудную дыхалку, нос и, конечно, горло. Жена за этим, что ли, не следит? Бедная-бедная, но такая, сука, стерва. Не я сказал, так Сашка два часа подробно убеждал. А это, то есть там, на той стороне телефонного звонка, между прочим, строгий босс визжит. Бесится наш Костя, что ты его прокатываешь уже, как минимум, полчаса. Я…

Вот скотина… Твою мать!

— Да, — глухо отвечаю, приняв всё же вызов, который разбудил проспавшегося — на это я надеюсь — от алкогольного угара адвоката.

— Доброе утро! — елейно шепчет Костя. — Разбудил?

— Привет. Нет, — лениво поворачиваюсь, чтобы раскинуться морской звездой на королевском траходроме, который в этой комнате единолично занимаю, потому как…

«Кто не успел, тот опоздал, Платоша» — рычал, в кулак посмеиваясь, когда где-то в половине пятого утра запускал в двухместный номер знатно погулявшего Никиту. — «Это что такое?» — я пальцем указал на нечто, безжизненно свисающее молочно-беленькой соплей из нагрудного кармана дорогого пиджака юридического болвана.