Роман… С Ольгой

— Что я получаю там? Жалкие подачки и это даже не заработная плата. Кость собаке, поджавшей хвост и пресмыкающейся у ног здорового хозяина, какого-нибудь ведомственного чина. И та, наверное, сочнее, сытнее, калорийнее. Это, блядь, довольствие! Громко, да?

— Ты знал, на что шёл. Я был для тебя примером — так ты утверждал, когда стрелял из игрушечного пистолета из-за угла. Ты уверял, что полиция — твоё истинное призвание. Ты говорил…

— Да! Да! И да! Когда это не касается тебя, то можно бесконечно философствовать о том, что это дело проклятущей чести. За десять лет дубовой службы я понял, что это откровенное враньё, а романтика из лучшего из лучших полицейского отдела с твоим рапортом на пенсию ушла.

— Разочаровался?

— Да! — выкрикиваю, подпрыгнув вверх.

— Причины?

— Ты смеёшься, папа?

— Хочу понять, когда я упустил тебя.

— Упустил?

— Да. Ромка, ты разговариваешь, словно конец света наступил.

— Мою жену…

— Она жива! Жива! Жива! Услышь меня! — отец орёт в лицо и крупными ладонями сжимает мои щёки, разминая щетинистую, почти свиную кожу.

— Мне нужно следствие, эксперименты, прозрачность, факты и наказание. Я хочу расследования. Не купленного, а истинного. Я требую судейской истины. Желаю увидеть настоящую работу адвокатов и справедливого жюри. СПРА-ВЕД-ЛИ-ВОСТЬ! — хриплю огромными родными буквами. — Это разве много? Это невозможно? Я чересчур прошу?

— Мы её добьемся! Всё будет, мальчик. Вот увидишь. Успокойся, Ромка.

Когда? Он сам-то верит в то, что на голубом глазу спокойным тоном здесь вещает?

— За годы твоей службы… — с ехидцей, вкрадчиво, игриво начинаю.

— Не смей сравнивать!

— Вот и поговорили. Ни хрена! Ни хрена не будет. Члены отмоются, а она…

— Начнёте заново, сынок.

Не сомневаюсь. Наша с Ольгой жизнь вот только-только начинается. Настоящее напастям не разрушить, не сломать. Роман с ней — это я! Я и она. Моя Лёля. Мы Юрьевы. Такая, мать вашу, грустная судьба. Мое безумное сознание — моя прекрасная и чистая жена. Поэзия, да и только…

Их поймали! Всех троих. Молниеносно, как того требует грёбаный закон, организовали стражу и поместили под замок на семьдесят два часа до выяснения обстоятельств, предоставив тварям раздельные «комфортные» камеры, предусмотрительно отделив бабу от двух здоровых мужиков, на два голоса орущих о том, что:

«Полицейский беспредел так достал, что сил и мочи больше нет. Пора, пора гнилую власть ставить на ножи, в связи с чем мы предлагаем, братья и сестрички, начать расправу с жалких ментовских подстилок!».

Они подзуживают местную преступность чинить беспредел с жёнами, сестрами и матерями «форменных паскуд»? Долбаная шушваль!

Уродов взяли сразу, потому как капитан полиции Андрей Ростов не церемонился и с выездом на поступивший вызов спичками не торговался. В отделение поступил сигнал от обеспокоенных ужасным шумом в чумовой, неблагополучной с некоторых пор квартирке, в которой плакала, кричала, визжала, пищала, умоляя о пощаде, женщина. Так в том месте, как оказалось при сборе сведений и обязательном опросе с привлечением так называемых понятых, было ежедневно. А почему сейчас «несчастные соседи» соизволили обратиться в правоохранительные органы, чтобы пожаловаться на возмутителей спокойствия? Всё просто!

«Кричала бедненькая женщина, пока та, другая, та неухоженная тварь, которую мы уже знаем, шатаясь, побиралась в местной лавке, скупая на оставшиеся измятые купюры водку и шампанское. Если мразь гуляет по району, то кто тогда зовёт на помощь там?».

Какие, сука, сверхсознательные первые свидетели! Люди, люди, люди… Будьте вы, в конце концов, внимательны, чутки и бдительны! Бдительны всегда, а не по воле долбаного случая, когда пойдёте в магазин, например, за тёплым хлебом или ряженкой с кефиром…

— Здорово, — Андрей встречает у закрытой угловой палаты. — Иди сюда, — схватив меня за руку, силком подтягивает к себе и крепко обнимает, хлопая второй клешнёй промеж лопаток, по плечам и по раздающимся, как у загнанного ишака, бокам. — Слушай внимательно, — шепчет в ухо, зубами задевая мягкий хрящ. — Это маркер, Ромка. Ты понял? Не смотри туда. Его сразу уберут после того, как с Лёликом закончат.

— Нет, — гундошу в дружеский висок.

— Не обращай внимания. Криминалист ещё не ушел. Бродит где-то рядом, вынюхивает что-то, разговаривает с врачами, присутствующими при её осмотре. Она большая умница. Всё разрешила и ничему не сопротивлялась, только искала глазками тебя.

— Я… Я… Т-т-ты п-п-п-позвонил-л-л-л… — глаза, похоже, двигаются рассинхронно, а картинка выглядит мутнее, стремительно теряя чёткость. — П-п-п-п-рие-х-х-х-ал, как-к-к-к…

— Оля спрашивала, а я всё, что интересовало, рассказал. Она понимает и готова сотрудничать. Это не под протокол, Ромка. Правила я знаю.

— По-д-д-д-дружески?

Вероятно, из-за сочувствия.

— Мне нужно было удостовериться, что она…

Не сошла с ума? Не двинулась мозгами из-за двухдневной жуткой пытки?

— Я п-п-п-п-онимаю.

— Вот и хорошо. Тихо-тихо, — Андрей впивается ногтями в мою спину. — Тшш-тшш, Юрьев. Смирно, товарищ капитан.

— А с-с-с-с-мывы?