Роман… С Ольгой

— Осторожно! Опять фамилия и грубости? — прищуриваюсь и шиплю. — Ш-ш-ш, — в воздухе перебираю пальцами, скрюченными в когти, — растерзаю, если ты не уберешь иронию и не уменьшишь жёсткость тона.

— Сказать, что я тебя боюсь…

А ты попробуй, детка.

— … означает, обмануть, соврать, сбрехать, если угодно. И потом, можешь меня терзать, но только через три-четыре дня.

Она бесстрашная и своенравная жена.

— Ты подойдёшь или?

— Не-а.

Сказала как отрезала. Если честно, до её замужества такой черты характера или элемента в поведении в упор не замечал. А вот сейчас вижу, что жена с изюминкой и не так проста.

— Будто бы я с лошади сошла, — посмеиваясь, Ольга продолжает. — Теперь, наверное, так и буду ходить, — она специально дугой или коромыслом округляет ноги, игриво ковыляет, демонстрируя мне отменную кавалерийскую походку после того, как незадачливый наездник всё-таки спешился и покинул спину своего коня. — Юрьев, ты крутой!

Это, что ли, комплимент?

— И на том спасибо, — благодушно улыбаюсь.

— Правда-правда. Я женщина, а ты мужчина! — тяжело вздохнув, выпускает предложение в потолок.

— Глас вопиющего в пустыне?

— И тем не менее.

— Тебе было хорошо?

— Не разобралась. Извини, пожалуйста, — плечами пожимает. — Но, — по-видимому, Оля ловит мой обеспокоенный незнанием взгляд, — было не так больно и неплохо.

— Не больно и неплохо, — цепляюсь за слова, и снисходительно вздыхая, повторяю.

— Ни капельки, — отрицательно мотает головой. — Послушать мудрых девочек, так в первый раз с мужчиной в постели царят только страх и дикий ужас. Ах, да, ещё какой-то мышечный спазм обязательно присутствует. Я, к твоему сведению, ничего из этого так и не ощутила. Однако ты, между прочим, запросто мог во мне застрять, наглый Юрьев, — прищёлкнув языком, пространно заключает. — Опа и ты навсегда в моих тисках.

Я и так там. Довольно глупо отрицать столь очевидный факт.

— Подойди, пожалуйста.

— Ромка, не укладывай меня. Не хочу лежать, не хочу спать, ничего не хочу. Я просто счастлива! Бывает же такое?

Наверное! Я не знаю.

— Хочу тебя обнять, — иду ва-банк, беру нахрапом и не унимаюсь.

— Позже.

— Сейчас! — настаиваю на своём.

Жена сгибает в колене ножку и наклоняется, специально выставляя зад:

— Смотри на меня издалека, любуйся, наслаждайся видом и не прикасайся. Хватит! Хорошего, как говорится, понемножку. Не гони лошадей, я хочу к такому привыкнуть и подлечить искромсанные внутренние органы. Ты очень сильный, Юрьев! — теперь жена по направлению ко мне выставляет руку в определённом жесте, развернув ладонь, изрезанную часто линиями. — Оставайся на своём месте и не двигайся. Замри и наблюдай.

— Легко сказать, — плотоядно скалюсь, — но трудно сделать. Считаю до трёх, жена. Если не подойдешь, то буду вынужден применить небольшую силу. Один!

— Небольшую? — на гласном «о» она закатывает глазки и очень пошло раскрывает рот. — И только-о-о?

— Два! Оля, ты не выдержишь…

— Выдержу, Ромочка, выдержу. Привыкай! — жена хихикает и прячется в ладонях, как за тяжёлым занавесом. — Господи, я вышла замуж за тебя.

А я женился!

— Уже жалеешь? Три!

— Нет, — убирает кисти от лица. — Я никогда ни о чём не жалею. Предпочитаю что-то делать, чем бездействовать, сложив покорно руки.

— Поговорим? — киваю на её подушку. — Ничего не будет.

— Не отстанешь?

— Не привык сдаваться. Я человек действия, а ты моя цель.

Моя! Думаю, это Лёлик уже и без объяснений поняла.

— Лучше смерть, чем унижение?

— Так точно, — собираю скомканное одеяло, отталкиваю гору, подальше убираю, освобождая место. — Забирайся, а я угощу тебя мороженым.

— М-м-м…

Жена — большая сладкоежка, но маленькая лакомка, просто-таки тащится от сливочного угощения. Лёльку мясом не корми, а дай набить живот холодным взбитым молоком, сладкой ватой и медовой пахлавой, коих на местных пляжах, как говорится, с головой.

Бархатная тёплая кожа исходит мелкой россыпью мурашек, встающих от моих прикосновений: вожу рукой, очерчивая пальцами выступающий плечевой сустав, опускаюсь ниже, чтобы прищипнуть локтевую кость, и бережно царапая тонкое предплечье, торможу на гладком шарике маленького запястья.

— Можно это снять? — дёргаю свою рубашку на её груди.

— Зачем?

— Я тебя не рассмотрел, а сейчас хотел бы ознакомиться с подробностями.

— Так спешил, что родинки не посчитал? — хихикнув, Лёлька скрывается мордашкой на моём плече. — Ром, стыдно.

— Раздевайся.

Неспешно поднимается, но шустро ёрзает на заднице, подальше отползая от меня. Расположившись ко мне спиной, возится с планкой, пропуская через петлицы меленькие пуговицы и наконец раскрывшись, снимает уже помятую рубашку.

— Ну, как? — повернув голову, вполоборота задаёт вопрос.

— Улёт! — с присвистом заверяю. — Будь добра, повернись сюда.

— Обойдёшься.

— Опять до трёх считать?

— Выключи свет.

— Нет.

— Я не привыкла.

— Час назад ты подо мной скулила.

— М-м-м.

— А что такое?

— Зачем напомнил?

— А что такого? — еще разочек повторяю.

— Я выла, как глупое животное. Мычала, словно на местной бойне проходила пересменка и мне не понравились руки молодого палача, — бухтит, по-прежнему не поворачиваясь лицом.