Роман с президентом

Варианты отставки Ельцин обсуждал с Гайдаром с глазу на глаз. По нюансам одного из разговоров с Борисом Николаевичем и многократных бесед с Егором Тимуровичем я могу догадаться, о чем шла речь. О временном и достаточно краткосрочном маневре. Предполагалось, что, перейдя в оппозицию, Гайдар получит свободу рук в критике и станет быстро набирать очки. А кабинет Черномырдина (как и всякий действующий кабинет) неминуемо их будет терять, что могло бы дать в перспективе президенту возможность вновь востребовать Гайдара. Далеко не случайным было заявление весьма осведомленного в тот период М. Полторанина, что правительство Черномырдина «обречено на провал» и «вряд ли просуществует дольше мая». В Службе помощников президента не были столь категоричны, но тоже полагали, что новый кабинет продержится не больше года. Оценки такого рода не были фантазией, они основывались на прогнозах социологов. Время показало, что они ошиблись. Кабинет Черномырдина оказался стабильным и, по сути, сумел сохранить главное направление реформ.

Свалив Гайдара, оппозиция буквально ликовала и в предвкушении новых жертв со стороны президента делала многозначительные заявления. Похоже, что лидеры оппозиции действительно рассчитывали, что им удастся прибрать Черномырдина к рукам. «Корабль, идущий курсом Гайдара, начинает тонуть. Прагматики в правительстве набрали достаточный вес, и в их программе нет места монетаризму Гайдара», — уверенно заявлял Зюганов.

Были и интересные мнения. Бывший пресс-секретарь М. С. Горбачева и очень уважаемый в среде журналистов человек Андрей Грачев писал в «Московских новостях»: «Вздохнувшее с облегчением после ухода Гайдара правительство, похоже, не осознает, что вместе с ним российская экономика лишилась пусть экстремистской, но Программы. Список фамилий нельзя считать синонимом программы реформ, даже если во главе этого списка по-прежнему стоит имя президента. В противном случае мы в итоге придем к тому, что единственной нашей программой станет сама президентская власть».

Очень дальновидное, нужно признать, размышление.

Демократы восприняли отставку Гайдара как шок и предвестие отката демократии.

Для Ельцина принятие отставки Гайдара было трудным решением. Понятие «любит — не любит» к Ельцину малоприменимо. Но в отношении к Гайдару у Бориса Николаевича была большая доля сентиментальности, почти любви.

В этой связи не могу не вспомнить один эпизод, относящийся уже к более позднему времени. Дело было весной 1994 года. 1 апреля Гайдар в связи с заседанием Президентского совета, членом которого он оставался, приехал в Кремль. Ельцин давно не виделся и не говорил с ним. После заседания они вместе вышли из массивных золоченых дверей Екатерининского зала. В соседнем Кавалергардском зале участников совещания поджидала небольшая группа журналистов. Не обращая на них внимания, президент продолжал беседовать с бывшим вице-премьером. Я был свидетелем этой беседы, и у меня сохранилась ее краткая запись.

— Ну, а в общем-то как дела? Не устали? — с доброжелательной иронией спрашивал Ельцин.

— Да с чего уставать? Какие у меня теперь дела? — в тон ему отвечал Гайдар.

— Так в чем дело? Может быть, надо возвращаться?

Само по себе содержание разговора было сенсацией. Это было фактически предложение вернуться в правительство. Я видел, как возбужденно зашушукались слышавшие разговор журналисты.

Но дело было настолько серьезным, что после того, как Борис Николаевич ушел, я обратился к Гайдару: «Что делать с новостью? Сегодня же это пройдет по всем агентствам, а завтра будет на первых полосах газет». Егор Тимурович подумал и сказал, что об этой части разговора, пожалуй, прессе говорить преждевременно. Журналисты были явно раздосадованы, когда я попросил их не упоминать об услышанном.

Опасались, что с уходом Гайдара усилится влияние военно-промышленного лобби на премьера. Боялись, что единомышленник Гайдара Анатолий Чубайс окажется в изоляции и приватизация — этот краеугольный камень либеральной реформы — будет свернута. Широко цитировалось высказывание Полторанина, будто Черномырдин «делал все, чтобы это произошло».

К счастью, опасения оказались преувеличенными. Президент не собирался делать сколько-нибудь серьезных уступок контрреформации, но, видимо, недооценивал и впечатления, произведенного отставкой Гайдара. По своему обыкновению, он не выступил ни с каким публичным разъяснением. Демократы усматривали в этом «комплекс вины», оппозиция трактовала по своему: как стремление президента скрыть слабость своей позиции.

Я счел необходимым поговорить с Борисом Николаевичем. В мои намерения не входило обсуждать суть принятого им решения. Я хотел «вытащить» из него оценочное заявление. Меня понуждало к этому и то, что Билл Клинтон в связи с отставкой Гайдара прямо из самолета распространил заявление о том, что «реформы в России будут продолжены». Это было, конечно, негоже. Такое заявление должен был бы сделать российский президент.